дословно о том же писал в «Новое время» ген. Маниковский.
«…для рекламирования своей продуктивной деятельности, — пишет ген. Глобачев, — ЦВПК специально открыл в Сибири ящичный завод, изготовляющий ящики для боевого снаряжения, отправляемого на фронт. Ящики поставлялись почти на все заводы России, работавшие на оборону, и таким образом почти все боевое снаряжение, получаемое на фронте в ящиках с инициалами ЦВПК, создавало ложное понятие о необыкновенной продуктивности этой общественной организации, являющейся чуть ли не единственной полезной в деле снабжения армии. Когда же в 1916 г. были собраны статистические сведения о продуктивности изготовления боевого снаряжения для армии — казенных заводов, частных предприятий и ЦВПК, то оказалось, что главное количество боевого снаряжения производится по заказам правительства на казенных заводах, меньшая часть — частными предприятиями и только 0,4 % — по заказам ЦВПК».
ЦВПК не добился и не мог бы добиться успеха в снабжении армии, потому что занимался подготовкой переворота, «…мы, мирная, деловая, промышленная, хотя бы и военно-промышленная, организация, вынуждены были включить в основной пункт нашей Практической программы переворот, хотя бы и вооруженный», — говорил Гучков. Впоследствии свой план он описывал так: «План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство».
План, рассказанный Гучковым следственной комиссии, с различными подробностями повторяют многие мемуаристы. «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года», — говорит Родзянко. «В первой половине марта, — пишет ген. Деникин, — предполагалось вооруженной силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от престола, а в случае несогласия, физическое его устранение. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович». «Н. Д. Соколов говорил мне еще в начале 1917 года, — пишет Шляпников, — что «кто-то» из либеральной и военной оппозиции подготовляет дворцовый переворот. < …> План заговорщиков состоял в том, чтобы, опираясь на верхи воинских частей, арестовать Николая II, принудить его к отречению от престола в пользу сына Алексея. <…> Указывали, что близкими к центру этого дела являются А. И. Коновалов, А. И. Гучков, великий князь Кирилл и, кажется, из военных генерал Крымов <…>». «Доходили до меня сведения, — пишет ген. Брусилов, — что задумывается дворцовый переворот, что предполагают провозгласить наследника Алексея Николаевича императором при регентстве великого князя Михаила Александровича, а по другой версии — Николая Николаевича. Но все это были темные слухи, не имевшие ничего достоверного». «…предполагалось, — говорит Некрасов, — что царем будет провозглашен Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем — князь Львов или ген. Алексеев, а министром иностранных дел — Милюков. Единодушно сходились все на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».
Виновником слухов был Гучков, который постоянно говорил об отречении Государя и, по воспоминаниям кн. Васильчиковой, «с поистине изумительной откровенностью провозглашал это мнение в каждой гостиной». Мельгунов пишет: «Один очень известный общественный деятель рассказывает, что ему надо было видеть Гучкова и он пошел в Военно-промышленный комитет. Там встретил его Терещенко словами, что Александра Ивановича видеть сейчас нельзя, так как он занят на совещании о «заговоре»»[10]. Но, конечно, план Гучкова был фантастичен. Прежде всего нужно сказать, что слова именно об отречении не были пустым звуком. Когда в 1801 г. гр. Пален планировал заговор, он говорил об отречении Павла I, только чтобы, как он объяснял, «успокоить щепетильность» наследника, на самом деле он собирался убить Императора. После убийства Павла I Пален оказался в опале именно из-за этого обмана. Гучков, историк по образованию, не мог этого не понимать. «… представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови», — говорил Гучков.
Убить Государя или хотя бы арестовать Его значило не только погубить свою карьеру, но и вызвать гражданскую войну. Узнав об отречении Николая II, командир гвардейского кавалерийского корпуса хан Нахичеванский, собрав командиров полков, послал Государю телеграмму с предложением выступить в Его поддержку. С такой же телеграммой обратился к Государю гр. Келлер. Р. Гуль пишет, что командир полка, в котором он служил, при известии об отречении упал в обморок. «Было бы ошибочно думать, — писал ген. Деникин, — что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной «демократической республики», что в ней не было «верных частей» и «верных начальников», которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно были». Бунта в армии после отречения не было только потому, что сам Государь всех просил «верой и правдой служить временному правительству». Убийство Государя или даже Его арест возродили бы симпатии к Нему, а отречение стало бы удачным завершением кампании по Его дискредитации, которую столько лет вел Гучков, вновь подтвердило бы всем, какой у нас безвольный монарх, и успокоило бы страну. Поэтому план Гучкова строился на отречении Государя; если бы Государь отказался отречься (а Он отказался бы), то план бы провалился, «…меня кто-то спрашивал, — говорил Гучков, — а если бы государь не согласился, если бы он отказался подписать, что бы вы предприняли? Просто мы этого вопроса не обсуждали, просто мы были крепко убеждены <…> Я отвечал: нас, вероятно, арестовали бы, потому что, если бы он отказался, нас, вероятно, повесили бы».
Очень странно, что такой умный человек в течение нескольких лет создавал ВПК, вербовал сторонников, агитировал общественность против Распутина, — и все это ради такого глупого плана. Очевидно, что у Гучкова было два плана: один — для публики, другой — для работы. «…в планах Гучкова зрела идея дворцового переворота, но что, собственно, он сделал для осуществления этой идеи и в чем переворот будет состоять, никому не было известно», — пишет Милюков. В этом втором плане Государя нужно было поставить в такие условия, при которых Он не мог бы не отречься. Для этого нужно было доказать Ему, что Его отречение предотвратит гибель армии и смерть Его семьи. Прежде всего в Петрограде создавался бунт рабочих — через рабочую группу ЦВПК — и бунт запасных частей — через друзей- офицеров. Гучков отлично знал характер Государя и знал, что Он не останется в безопасной Ставке, а поедет, узнав о бунте, в Царское Село, как в 1915 г. Он не уклонился от ответственности за возможное поражение, а наоборот принял Верховное командование на себя. Пока Государь едет в Царское, и должен произойти переворот, потому что Он в это время будет изолирован от армии и от верной информации. Вместо того, чтобы убеждать Государя в отречении, нужно предоставить Ему самому убедиться в необходимости этого шага. Вместо отряда, захватывающего императорский поезд, — один или два невооруженных делегата от Думы. Вместо опалы Гучкова при новой власти — его репутация спасителя России. Да к тому же Гучков собирался перехватить у Государя будущую победу в войне. «После своих спортсменских поездок к бурам и на Дальний Восток Гучков считал себя знатоком военного дела и специализировался в Думе на вопросах военного перевооружения России. Это было и патриотично и эффектно», — пишет Милюков. Гучков всерьез рассчитывал на пост военного министра. Он уже дважды мог бы войти в правительство, но ему это не удавалось; после своей деятельности против Императрицы он видел, что при этом Государе он министром не станет.
Гучков говорил о «посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать». Та же мысль проводится в докладе охранного отделения 26 января 1917 г.: цель Гучкова — «неизбежный в самом ближайшем будущем дворцовый переворот, поддержанный всего-навсего одной-двумя сочувствующими воинскими частями». Гучков, разумеется, не мог не понимать, что без поддержки Петроградского гарнизона его переворот невозможен, однако едва ли когда-нибудь удастся определить до конца степень распропагандированное, до которой заговорщики довели этот гарнизон. Если среди рабочих у охранного отделения была постоянная агентура, даже такая, которую не заметил сам Гучков, то в армии последние четыре года никаких агентов по приказу Государя не было. «Надо было видеть радостное, осененное чарующей улыбкой лицо Государя при виде войск, — пишет ген. Курлов. — Нельзя было доставить Ему большего огорчения, будучи обязанным докладывать, что и среди войск распространяется революционное движение. Он совершенно перерождался при таких докладах, не хотел им верить, а все руководившие борьбою с этим революционным движением знают, как затрудняло их и без того нелегкую работу категорическое запрещение Государя иметь среди войск агентуру». В 1913 г. товарищ министра внутренних дел, по словам Глобачева, «добился высочайшего утверждения циркуляра, запрещавшего всем политическим розыскным органам иметь внутреннюю агентуру в войсках и в средне-учебных заведениях
