Шли годы. Однажды собралась семья на завтрак. Гостомысл сидел во главе стола, напротив – Раннви, а по бокам расположились дети. У Гостомысла было уже трое сыновей и три дочери. Старший сын, Выбор, был малоразговорчив и скрытен, упорен и настойчив. В свои семнадцать лет он с отцом уже несколько раз ходил в военные походы и проявил себя отважным воином и осторожным военачальником. Одобрительно поглядывая на него, князь думал о том, что у него есть кому передать свою власть и он может быть спокоен за будущее своего княжества.
В трапезную ворвалась Умила, она, как всегда, опоздала. Растолкав братьев и сестер помладше, уселась за стол, схватила ложку и начала хлебать шти из глиняной, украшенной орнаментом чашки.
– Где тебя носило? – нарочито ворчливо проговорила мать, искоса поглядывая на свою любимицу.
– С мальчишками в войну играли, – беззаботно ответила та.
– Тебе уже шестнадцать. Пора бы и бросить мальчишеские забавы да начать хороводы с подружками водить. Парни, поди, засматриваются...
Пошла Умила и станом и характером в мать, только глаза взяла у отца – неправдоподобно синие, с длинными, красиво изогнутыми ресницами.
– А ну их! – отмахнулась она. – Один тут дернул меня за косу, я ему так врезала, что он под дерево кувырком полетел. Тоже мне жених нашелся!
За столом засмеялись. Гостомысл, утирая слезы, спросил:
– А правда, что на спор выше всех на дерево залезала?
– Было такое, папа, – не отрываясь от еды, тотчас отозвалась она.
– И в кого такая отчаянная родилась? – с притворным удивлением произнес Гостомысл, хитровато поглядывая на Раннви. Та ответила ему сияющим взглядом. – Я до сих пор не могу забыть, как некая девушка, повиснув на канате, парила над бездной бушующего моря. У меня, как вспомню, до сих пор сердце в пятки уходит от страха за нее.
– Значит, мама в молодости безрассудно смелой была, а меня за шалости ругает? – спросила Умила.
– Тебе надо расти степенной девушкой, как старшая сестра Нежана, – наставляла мать.
Нежана красотой пошла в бабушку, в свое время бывшую первой красавицей Новгорода, но была очень стеснительной. Вот и сейчас, услышав свое имя, она непроизвольно покраснела и опустила голову, не решаясь поднять взгляда. Видя это, мать тотчас перевела разговор на другую тему.
– А что, малышня, – обратилась она к другим детям, – купались сегодня в Волхове? Или вода холодная?
– Купались... Теплая водичка... Терпеть можно, – вразнобой ответили те.
– А няня вас сопровождала?
– С нами была, – ответила младшая дочь, десятилетняя Чеслава.
– И как она поучала перед входом в воду?
– Дай я скажу! – встрепенулся средний сын Вольник, предчувствуя, какой отзыв он услышит на свои слова. – Она нам кричала: «Если утонете, домой не приходите!»
Все засмеялись. О таком необычном наставлении все давно знали, но каждый раз оно вызывало веселое оживление. Причем никто не знал, всерьез говорит няня эти слова или в шутку, и не пытались узнать, потому что тогда прекратились бы забавы, хоть немного скрашивавшие житейскую скуку.
В трапезную вошел гридень, поклонился, произнес:
– Князь, явился срочный гонец от бодричского правителя Велигора.
– Веди в мою горницу, – распорядился Гостомысл.
Гонец, припорошенный дорожной пылью, сказал усталым голосом:
– Князь бодричей Велигор велел передать тебе, князь славен, свой поклон и сообщает, что на границу нашего племени выходит большое войско франкского короля Карла. Его поддерживают саксы. Силы идут великие, велел отметить он, поэтому племя нуждается в срочной помощи.
В тот же день Гостомысл объявил трехдневный сбор. К Выбору подошла Умила, начала подлизываться:
– Выборчик, миленький, окажи мне небольшую услугу.
– О чем ты? – недовольно спросил он, зная, что по пустякам сестра не станет просить и от него потребуется ответственное решение.
– Тебя отец берет с собой?
– Берет. Ну и что?
– Попроси за меня.
– О чем просить?
– Чтобы и мне разрешил идти с вами.
У Выбора от удивления округлились глаза.
– Ты что, очумела? Кто же девушек берет в военный поход?
– Почему такая несправедливость? Мужчины идут воевать, а нам, женщинам, остается сидеть в четырех стенах!
– На то мы и мужчины. Наш удел – воевать, а вам править хозяйством и воспитывать детей.
– Не желаю такой судьбы! Я тоже хочу сражаться!
Брат обидно усмехнулся:
– Иди и продолжай с мальчишками играть в войну!
Умила фыркнула, как кошка, и ушла. Но через некоторое время подошла вновь и стала канючить:
– Ну, Выборчик! Ну, золотце! Ну, возьми с собой! Ну, хоть возчиком в обозе! Я буду коней погонять, ты знаешь, я умею это делать не хуже иного мужика!
– Отстань раз и навсегда! Не будет этого! Слышишь? Не будет, и закончим разговор на этом! Иди к отцу и просись, чего ко мне пристала?
– Отец не возьмет...
– А я тем более!
Умила, понуро опустив голову, побрела прочь.
На четвертый день десятитысячное войско выступило из Новгорода. Народ провожал его далеко за околицу. Были и цветы, и добрые слова напутствия, были и слезы...
Разведку и передовой полк Гостомысл поручил опытным воеводам, сам возглавил основные силы, а во главе засадного полка, замыкавшего походный строй, поставил Выбора: еще молодой, пусть набирается опыта.
Путь сначала пролегал через литовские племена. Их вожди и старейшины были заранее предупреждены о новгородском войске, поэтому встречали тепло и приветливо, охотно продавали различные продукты питания. Впрочем, мало кто их покупал, у каждого воина был обязательный десятидневный запас пищи. Затем начались земли поляков, народа славянского, братского.
Выбор с «копьем» – десятком воинов – ехал последним, чтобы лучше видеть обстановку в рядах войска. Его помощник Ломир, двадцатипятилетний парень, высокий, белокурый красавец, лихо гарцевал рядом с ним на молодом, сильном жеребце. Но в последнее время он стал беспокойно оглядываться, наконец, не выдержал, произнес:
– Кажется, нас кто-то упорно преследует.
– Что за глупости? Мы едем последними.
– Какой-то всадник.
Выбор подумал, приказал:
– Сделаем засаду.
Десятка рассредоточилась по обе стороны дороги, затаилась. Действительно, через некоторое время на дороге показался верховой на белом коне. Всадник приблизился, и Выбор узнал в нем... Умилу. Это было столь неожиданно, что сначала он не поверил. Но скоро сомнения развеялись, это была его сестра. Его обуяла такая злость и досада, что он изо всех сил ударил плетью коня и выскочил навстречу. Перед самым носом ее лошади он осадил его, конь взвился свечкой.
– Какого черта ты тут делаешь? – в сердцах закричал он.
– Вместе с вами еду на войну, – спокойно ответила она. – Чего ты разорался? Я двигаюсь самостоятельно, никому не мешаю, тебя тоже не обременяю.
