– Много ты понимаешь! – У Вавулы глаза стали холодными как сталь, и Росава поняла, что ей не отговорить его. Она села на дерево, закрыла лицо и заплакала, горько и безнадежно.
– Значит, так, – Вавула приладил к поясу нож, кинул за спину котомку. – Жди. К вечеру вернусь. Не один, а с Клямом. Против меня ему слабовато. Приведу сюда как миленького!
Он ушел. Потянулись долгие часы ожидания. Наконец под вечер, пошатываясь, из леса вышел Вавула. Он был один. Тяжело ступая, подошел к ней, скинул котомку на землю, кривясь промолвил:
– Вот... драгоценности...
– А Клям?
– Нет Кляма. Нет его больше. И не будет.
– Ты... убил его? – шепотом спросила она его.
– А что было делать? Он напал на меня, ранил...
Вавула отнял ладонь от живота. На рубашке темнело пятно. Росава кинулась к нему, усадила на дерево, отбросила пропитанную кровью тряпку, которой он закрыл рану. На животе зияла резаная рана, из которой сочилась кровь.
– Как же ты шел по болотам? – холодея внутри, спросила она.
– Вот так и шел... – неопределенно ответил он.
– Ложись на траву, – командовала она. – Я сейчас!
Она заметалась по пустоши. Сначала достала из колодца свежей воды, обмыла рану. Среди разнотравья отыскала тысячелистник и пастушью сумку, вымыла их и приложила к ране, а потом перевязала свежей тряпкой.
– Ну как, теперь полегче? – с надеждой спросила его.
Он скривил губы в улыбке, ответил как можно бодрее:
– Ничего. На мне как на собаке зарастает. Ночку полежу, рана затянется, завтра утром поедем.
– Тебе нельзя двигаться несколько дней, – возразила она. – В дороге трясет, рану разбередишь, хуже будет.
– Но и здесь оставаться опасно. Из Новгорода нагрянут, заарестуют нас с тобой.
– Авось не увидят!
– Но если заметят, сбегать будет поздно.
– Ладно. Давай дождемся утра, а там решим.
Ночь прошла спокойно. Утром проснулись рано, позавтракали. Вавула подтянул к себе мешок, раскрыл его, поманил Росаву. Она ахнула: он был полон различных драгоценностей. Здесь были золотые и серебряные кубки, чаши, браслеты, кольца, серьги, цепочки, подвески, монеты греческие, арабские, русские... Они перебирали их, любовались красотой, блеском в лучах утреннего солнца.
– Мы богаты, мы сказочно богаты с тобой, Росава, – говорил Вавула, а глаза его азартно блестели. – Мы уедем в Полоцк и заживем роскошной жизнью. Мы никогда не узнаем нужды.
Она поддалась очарованию драгоценностей, не могла оторвать от них взгляда.
– И все это он хотел утащить с собой, – проговорил Вавула. – Еще немного, и я бы опоздал.
– Он хотел сбежать?
– Да. Когда увидел меня, ощерился и сразу кинулся с ножом, будто бешеный.
– Ты бы его уговорил поделить поровну. Здесь на всех хватило бы.
– Куда там! Он и слушать не хотел. Рычал и брызгал слюной, точно дикий зверь. Пока я его не прикончил.
– Хоть и разбойник, а жаль человека.
– Какой человек! Жил хищником и помер ненасытным животным. Хватит о нем! Давай собираться в путь.
– Сначала сменю повязку на ране.
Рана немного подсохла и опасений не вызывала.
– До свадьбы заживет, – улыбнулась она ему.
У него неестественно заблестели глаза, он спросил:
– До нашей с тобой свадьбы?
Она – чтобы не обидеть:
– Там увидим.
Он блаженно потянулся, проговорил как бы про себя:
– Я надеюсь...
Потом спохватился, спросил:
– Коней запрягать умеешь?
– Приходилось. И не раз.
– Тогда берись.
Она запрягла коней в повозку, подвела ее к Вавуле, помогла взобраться, уложила между тюками с товаром.
– Ну что, тронулись? – спросила, садясь на облучок.
– Двигай потихоньку, – подбодрил он ее.
До обеда ехали на полдень, потом Вавула приказал свернуть на проселочную дорогу.
– Теперь правь прямо, никуда не сворачивай, и мы будем в Полоцке.
Росава подчинилась.
Въехали в леса. Дорога была песчаной, повозка шла ровно. Но потом начались холмы, овраги, небольшие речки. Повозку мотало из стороны в сторону, трясло на ухабах. Она услышала, как Вавула начал постанывать. Остановила повозку, переползла к нему.
– Что, плохо?
– Горит все внутри, как гвоздь раскаленный вбили, – превозмогая боль, ответил он. – Посмотри, что у меня там?
Она размотала окровавленную повязку, и ее замутило. Рана вскрылась, из нее сочилась кровь и светлая жидкость.
– Надо остановиться на несколько дней, – решительно сказала она. – Иначе ты погибнешь.
Он не возражал. Наскоро перевязав рану, Росава завернула лошадей обратно и вернулась к реке, которую только что переехали. Здесь нашла просторную полянку, распрягла коней, стреножила их и пустила в высокую траву.
После этого распаковала один из тюков, вытащила пару ковров, расстелила между оглоблями, помогла Вавуле перебраться на них. Потом тщательно промыла рану, наложила на нее вымытые растения (когда-то тетя научила ее врачеванию травами), тщательно перевязала чистыми тряпками.
– Лежи спокойно. Только это тебя вылечит. Договорились?
– Слушаюсь, – ответил он, силясь улыбнуться бескровными губами.
Когда стало припекать солнце, на оглобли накинула полотно, закрыла Вавулу прохладной тенью.
– Совсем хорошо стало, – снова улыбнулся он ей. – Присаживайся рядом, мне с тобой сразу легче становится.
По дороге она купила хлеба, солонины, яиц, репы, лука, так что можно было с неделю никуда не отлучаться. На обед сварила суп из солонины и репы, стала кормить Вавулу, но он хлебнул несколько ложек и отказался.
– Поешь немного горяченького, – настаивала она. – Тебе надо сил набираться.
– Не хочется что-то. Пить дай, горит внутри.
К вечеру ему стало хуже. Рана набухла, загноилась. Росава меняла повязки, прикладывала к пылающему лбу мокрые тряпки, они быстро высыхали, как на печке.
– Ничего, ничего, еще немножко переборю себя, и все пройдет, – успокаивал себя Вавула.
Ночью он беспокойно метался во сне, но утром полегчало, он даже подмигнул Росаве:
– Я же говорил, что двужильный!
Но к вечеру ему стало снова плохо. Он весь горел, как в огне. Из раны постоянно тек гной, Росава не успевала менять повязки. Вавула ловил ее руки, шептал горячечно:
– Не уходи от меня, Росава. Я боюсь тебя потерять. Я всегда тебя любил. С детства любил. Никакой другой девушки у меня не было, только тебя видел. Наконец-то мы остались вдвоем. Мы теперь никогда не
