спросил:
– Ты чего?
– У тебя есть другая женщина, – всхлипывая, ответила она.
Побарывая сон, ответил лениво:
– Хватит выдумывать.
– Есть женщина, – настойчиво повторила она. – Ты никогда не приезжал таким.
– Это каким же? – окончательно просыпаясь, поинтересовался он.
– Равнодушным. Я для тебя никто.
Ему стало жалко ее. Действительно, всегда он целовал ее с дороги, а вчера совсем забыл.
– Замотался я, – стал он оправдываться. – Такой тяжелый поход случился. Прошли глубоко в степь. Вернулись все измотанные и разбитые. Но я на другой же день выехал из Киева. Я так соскучился по тебе.
Он повернулся к ней и попытался обнять, но она оттолкнула его.
– Не ври! Загулял с какой-то!
Дело принимало серьезный оборот. Семейной ссоры он не хотел. Надо было любыми путями убедить жену в своей невинности. Он подумал, предложил:
– Тебе легко узнать, как я вел себя в Киеве. Спроси любого дружинника, когда мы прибыли из похода в Киев и когда я выехал в Новгород. Все тебе ответят, что я сделал это на другой день. Стал бы я торопиться, если бы у меня была там любимая женщина!
– Мне все равно, когда ты выехал из Киева! – надрывно проговорила она. – Не любишь ты меня! В Швеции я так ждала, что встречусь с заморским принцем, так готовилась к своему замужеству. Ко мне сватались многие ярлы и конунги, но я отвергала. Я надеялась, что на Руси меня ждет необыкновенная любовь. А что нашла в Новгороде? Холод и равнодушие мужа. Я надеялась, что рожу детей и растоплю твое сердце, но оно у тебя по-прежнему осталось ледяным. От тебя я ни разу не видела искренней ласки, ты всегда со мной сумрачный и угрюмый. Как можно жить с таким мужем?
Она замолчала, может, уснула. А он лежал с открытыми глазами и думал о том, что нечаянно сломал судьбу замечательной женщины. Конечно, не нарочно, но так все сложилось у него в жизни. Если бы он не встретил в свое время Росаву, то, наверно, привык и полюбил шведскую принцессу. Не мог не полюбить, потому что была она на редкость ласковой и жизнерадостной. О таких только мечтают мужчины. За все время ни одним словом не попрекнула его, ни разу не высказала своего недовольства, всегда была ровной и терпеливой. И чем он ответил на ее любовь?
Но в чем он виноват? Тем, что родился однолюбом? Что сердцу не прикажешь любить эту женщину, а не другую? Вот нечаянно увлекся ветреной и пустой особой, этой киевлянкой Бажаной. А рядом лежит красивая, преданная ему и душой и сердцем женщина, его супруга, а он не в силах полюбить ее... Все, что могу сделать для нее, – не обижать равнодушием, решил он про себя. Постараюсь быть внимательным и чутким. Я никогда не обижу ее ни словом, ни взглядом.
С этой мыслью он и уснул.
Может быть, и забылись бы эта и ночь и короткая размолвка, как и другие, но внезапно занемогла Кристина и скоро умерла. Посокрушался Мстислав, как положено справил траур, а потом взял себе в жены дочь богатого новгородского боярина Дмитрия Завидича Добраславу.
XXIV
Давыд запил. Запил так, что не мог остановиться. Едва просыпался, как от слуг требовал хмельного, опрокидывал бокал за бокалом, почти не закусывал. Опустившийся, со всклоченными волосами бродил по дворцу, порой вылезал на улицу, пугая прохожих. Истощал, оброс волосами, глаза покраснели, выражение их стало полубезумным.
Таким его застал Глеб. Молча затолкал в горницу, стал говорить свистящим шепотом:
– Что ты творишь? Посмотри, как опустился! Ты позоришь себя и наш княжеский род! Неужели тебе не стыдно? На тебя смотрят твои подданные, а ты так ведешь себя!
Давыд, слабо соображая, тотчас набычился:
– Кто ты такой, чтобы мне указывать? Отец? Мать?
– Я твой брат, и мне стыдно за тебя! Ты не только себя, но и меня бесчестишь!
– Плевал я на тебя. Ты сам по себе, а я сам по себе. Дай мне выпить. У меня голова раскалывается!
– Ничего я тебе не дам, а заберу с собой в Минск, там отойдешь от хмеля и вернешься обратно княжить. Здесь я тебя не оставлю!
– Еще чего! Никакого насилия над собой я не потерплю! Так просто не возьмешь, я буду защищаться! – и Давыд кинулся к мечу, который валялся в углу горницы.
Однако Глеб опередил его, схватил за руки и завел их за спину, а потом крикнул своим дружинникам:
– Свяжите покрепче веревкой и тащите в телегу.
– Слуги как бы не вмешались, – опасливо проговорил один из воинов.
– Я уже говорил с ними. Они доверяют мне, препятствовать не станут. Люди не глупые, все видят. Я же его брат!
Давыда повезли в Минск. Сначала он кричал и ругался, но Глеб дал ему бокал вина, тот крепко заснул и проспал до конца пути. В Минске Глеб запер его в сарай, поставил ведро воды и сказал коротко:
– Отпивайся. Отойдешь от хмеля, поговорим.
Все вроде правильно сделал Глеб, но допустил одну оплошность, не поставил возле сарая стражу. А Давыд сумел каким-то чудом пролезть в узенькое окошечко и, вскочив на подвернувшегося под руку коня, ускакал в Усвят. Там поднял свою дружину и, горяча коня, стал выкрикивать:
– Брат мой Глеб решил захватить мое княжество! Он надумал лишить меня земли, которую отдал во владение князь полоцкий Михаил! Он тайно увез меня в Минск, бросил в темницу и хотел сгноить в ней заживо! Но я вырвался и хочу отомстить за несправедливость!
Налет дружинников на Минск был совершенно неожиданным. Глеб успел выскочить на улицу и, отбиваясь от Давыдовых дружинников, умчался в Полоцк.
Михаил и Росава только что сели за стол обедать. На коленях у княгини сидел двухлетний Всеслав, голубоглазый малыш с льняными волосами, очень похожий на Михаила. Родители говорили о текущих делах, но постоянно искоса следили за своим чадом.
– Прибыли мастеровые из Изяславля, – говорила Росава, по ходу вытирая нос сыну. – Сказывали, что детинец сумели укрепить в должной мере. Весь кирпич был подвезен во время, кирпич без изъянов.
– Надо ли нам ехать и смотреть, как сделано?
– Поедем, но чуть позднее. Я собираюсь помолиться в церкви Спаса Преображения в Изяславле. Надо поклониться праху Рогнеды, она там похоронена.
– Да, я помню, на месте церкви когда-то стоял монастырь Рогнеды. Жена Владимира Святого сама руководила его возведением и много сил отдала его развитию.
– Говорят, к могиле Рогнеды приходят женщины, у которых нет детей, и получают исцеление.
– Нам, слава Богу, не надо об этом беспокоиться.
– Мы попросим у преподобной Рогнеды здоровья нашему малышу.
В это время на улице послышался шум, громкие голоса.
– Что-то случилось, – забеспокоилась Росава и крикнула слугу:
– Ждан, посмотри, чего там не поделили?
Едва слуга вышел, как в светлицу ворвался Глеб, в запыленной одежде, со всполошенными глазами, закричал от порога:
– Беда, князь! На меня войной пошел брат мой, Давыд!
Росава прижала к себе ребенка, а Михаил беспомощно заморгал глазами:
– Как же так? Разве можно – брат на брата!
– Допился он! До крайней черты дошел! Ничего не понимает! – Глеб упал в кресло, тупо уставился в пол. – Хотел его образумить, а он поднял свою дружину и выгнал меня из Минска!
– Как же он решился? Кто его мог на такое подвигнуть? – кудахтал Михаил.
– Да пьяный же он был, – сказала Росава. – А пьяный ничего не понимает. Недаром по «Русской
