пехотинца. Он жил у нижней станции канатной дороги Коллинс в хижине, украшенной непристойными картинками и газетными вырезками о лыжах. В уютном уголке, настолько маленьком и темном, что никто не мог наблюдать за ним, он сбивал для почетных гостей коктейль, называемый «Лыжный мяч». Я могу засвидетельствовать его силу. Однажды я видел некоторых руководителей Лесной службы, возвращавшихся после заседания в хижине Мэра на четвереньках, а это довольно трудно, когда на ногах лыжи. Он пообещал оставить мне в завещании рецепт «Лыжного мяча», но по воле судьбы унес его с собой в могилу в 1952 г., в Зиму Большого Снега.
Мэр был в Алте во время непогоды на Пасху. Он заявил, что это был один из худших буранов, которые он когда-либо видел, и что предпринимателям следовало бы поблагодарить меня за закрытие шоссе.
После окончания моего первого сезона я пришел к определенным выводам. Шоссе было худшей проблемой, чем район лыжных трасс. Люди — более сложная проблема, чем лавины. Не имея лучшей информации, я мог бы не пережить второй зимы. Разгребая однажды груду оставшегося от войны хлама (что было нашим любимым занятием в те дни), я набрел на разобранный остов флюгера типа «Бюро погоды» с электрическими контактами на каждом румбе. Владелец этого хлама даже не знал, что это такое, когда я показал ему части флюгера и спросил о цене. Он сказал, что красная цена этому барахлу — доллар. Таким образом я приобрел свой первый научный прибор. Инспектор Козиол дополнил его анемометром — прибором с вращающимися чашечками, замыкающими контакт всякий раз, когда ветер проходил путь в 1/60 мили. Анемометр может быть соединен с лампочкой или звонком. Таким образом, если вы подсчитаете число вспышек или звонков за 60 секунд, то узнаете скорость ветра в милях в час.
Шкалы для отсчетов по флюгеру и анемометру были потеряны. Я сделал одно устройство из лампочки от карманного фонарика. Путем дальнейшего попрошайничества, подгонки, импровизации, для которых мне пришлось развить даже не предполагавшийся у меня ранее талант, я постепенно накопил массу оборудования. Это было исследование под очень слабым микроскопом, но оно было началом. Я намеревался наблюдать и записывать все, что мог, о буранах, вызывающих лавины, — скорость и направление ветра, температуру, характер снежного покрова, интенсивность снегопадов, количество, тип и водозапас свежевыпавшего снега, оседание снега, сход лавин.
Первыми приборами автора были флюгер и чашечный анемометр, предназначенные для измерения направления и скорости ветра (здесь они предохраняются от обледенения посредством освещения их инфракрасной лампой).
Это было весьма честолюбивое предприятие для одного человека, располагающего лишь самым примитивным оборудованием и не имеющего никакой научной подготовки. Случайный посетитель, знакомый с лавинными исследованиями, мог бы посмеяться над столь грубой попыткой состязаться со знаменитым Институтом лавин. Но на самом деле это вовсе не было состязанием — я вступил в широко открытую область лавинных исследований. Нельзя сказать, что европейцы не сознавали важности буранов. Это только вопрос подхода. Для них снегопад был просто распределительной системой, добавляющей еще материала к снежному покрову. Для меня же буран был первой движущей силой, вызывающей лавины.
Скоро я обнаружил, что каждый буран имеет свою индивидуальность и никогда точно не повторяет предыдущий: после одного бурана сходили лавины, после другого — нет. Если бы я вел наблюдения достаточно долго и терпеливо, возможно, я открыл бы какие-либо признаки, которые сказали бы мне, почему один буран вызывает лавины, а другой — нет. Это называется эмпирическим исследованием, что подразумевает сбор возможно большего количества информации без особых попыток ее отбора и последующий ее анализ.
Лавинные исследования стали для меня глубоко личным делом. Оказалось, что изучение лавин отличается от исследования других разрушительных сил природы, за исключением огня. Вулканолог редко вступает в прямой контакт с извержением, метеоролог — с ураганом, сейсмолог — с землетрясением, гидролог—с наводнением. Но даже если они в него вступают, они только зрители и не могут оказать почти никакого воздействия на исход событий. Я же, наоборот, проводя бессонные часы среди лавинного мусора, страстно хотел сделать что-то конструктивное. В одно из таких бесконечных ночных бдений во время бурана я неожиданно понял то, что тогда еще никто не выразил словами. Лавина — это единственное разрушительное явление природы, которое человек может вызвать по своему желанию. Швейцарцы уже использовали взрывчатку для борьбы с лавинами. Я рассчитывал сделать то же самое, как только удастся преодолеть некоторое бюрократическое противодействие.
Если я нарисовал здесь образ человека, живущего трудно и опасно, одинокого и непонятого, то я хочу исправить это впечатление. Я жил тогда полной жизнью. Мне вовсе не приходило в голову, что у меня исследовательский образ мышления: ненасытное любопытство, терпение, чтобы собирать кусочки информации, способность составлять эти кусочки в логическую цепь. Кроме того, меня ценили в том единственном месте, где это было для меня необходимо, — в конторе инспектора. Инспектор Козиол всячески ободрял меня, занимал и выпрашивал для меня оборудование, выбивал деньги, защищал от недовольных как внутри, так и вне Лесной службы. Другой моей опорой был Мэр Уотсон, пока он был жив.
С окончанием Зимы Лавин 1948/49 г. закончился и первый этап лавинных исследований в Америке. Широкой публике Зима Лавин запомнилась главным образом как зима операции Хейлифт. Ряд больших снегопадов насыпал необычное количество снега на зимних пастбищах в восточной Неваде и западной Юте. Тысячи овец, коров и быков вместе с пастухами были отрезаны в холодной пустыне. Спасение в виде тюков сена, пищи и топлива принесли на своих крыльях военные самолеты.
Как ни странно, в Алте эта зима была спокойной. Только бураны, находящиеся на самой грани между безопасными и опасными, создают у лавинщика тревожное настроение. В отношении буранов 1948/49 г. никаких сомнений уже не оставалось. Шоссейная дорога на протяжении многих километров была прочно блокирована лавинами. Поскольку я находился высоко в горах, я занимал выгодное положение зрителя операции Хейлифт. По радио Лесной службы я мог следить за переговорами спасателей. Часто я слышал обе стороны, тогда как они не могли связаться друг с другом, но слышали меня. Несколько дней я служил промежуточной трансляционной станцией. Иногда, когда я очень устаю, мне еще слышатся эти отдаленные и страшно утомленные голоса.
В то время случилось несколько значительных событий. В конце зимы в Алте была организована первая лавинная школа в Западном полушарии. Как единственный профессионал-лавинщик в США, занятый только этой работой, я подготовил учебный план, учебные пособия и был почти единственным инструктором. Теперь у Лавинной школы Алты международная репутация, в ней много инструкторов, и очень многие желают записаться в нее для прохождения курса. Пока это единственная школа в мире, и ее выпускники охотятся за лавинами повсюду — от Аляски до Чили.
Основным событием в истории этой первой школы был визит Андре Роша из Института лавин, обаятельного человека и талантливого ученого. Именно Рош указал нам на то, что ввиду большой протяженности американских континентов и разнообразия климата одной исследовательской станции в Западном полушарии недостаточно. В более высоких и холодных Скалистых горах, к востоку от хребта Уосатч, и в более низких и теплых береговых хребтах Запада условия образования лавин должны весьма сильно отличаться от условий образования их в Алте. Благодаря Рошу Лесная служба вскоре основала лавинные исследовательские станции на перевалах Стивенс в штате Вашингтон (в память о трагедии в поселке Веллингтон) и Берту в штате Колорадо.
Когда Зима Лавин закончилась, я написал «Исследования лавин в Алте». Эта работа не получила никакой премии, но она была первой попыткой научного анализа лавинообразующих буранов. Одно обстоятельство заслуживает дополнительного упоминания. Я обнаружил, что не существует терминов для описания некоторых методов и характеристик. Я должен был создать технический язык: интенсивность снегопада; интенсивность осадков; лавины прямого и замедленного действия; мягкая снежная доска как фактор, способствующий лавинообразованию; показатель оседания снега; обкатка лыжных трасс.
Еще раньше той же зимой я встретил человека, которому суждено было оказать огромное влияние на развитие лавинных исследований в США. Джон Херберт был убежден, что никто не ездит на горных лыжах
