Теперь я с тобой ругаться буду.
— Ругаться? — удивился Бородищев. — За что же такая немилость?
— А ты помнишь, зачем партия послала тебя в эти таежные дебри?
— Не забыл, не бойся.
— А мне кажется — забыл. Больно уж теплые землянки вы здесь построили. Тепло в них и уютно. Засели вы в них на зиму, как медведь в берлоге, а ведь надо быть вам орлами. Надо вылетать отсюда, заглядывать в станицы и села. Живая и постоянная связь с народом — вот что требуется от вас. Иначе незачем было и огород городить.
— Где возможно, мы бываем. Только в дальние села забираться пока не рискуем. Наобум туда не сунешься — в лапы карателям угодишь.
— Ну, волков бояться — в лес не ходить, — насмешливо бросил дядя Гриша и продолжал: — Наобум ты никуда не суйся, на то у тебя и голова на плечах. Соблюдай осторожность, да только не давай своим людям сидеть и в потолок плевать. Сейчас в народе зреет лютая ненависть к интервентам и к бандам Семенова. Разжигать эту ненависть — наш первый долг. Значит, надо почаще говорить и с казаком в станице и с мужиком в деревне.
— Грамотных людей у нас маловато, — пожаловался Бородищев, — с народом говорить не умеют. Приходится мне да Ивану Махоркину вылезать в жилые места.
Дядя Гриша сердито затряс бородой и сказал, что так они много не сделают. Пусть люди в коммуне и не очень грамотные, но рассказать народу правду о Семенове и его порядках сумеют. Ему, Бородищеву, следует только поделиться с ними собственным опытом, только объяснить что требуется, и дело пойдет. И когда Бородищев согласился с ним, он достал из кармана своей распахнутой борчатки коробку папирос, положил ее на стол, радушно предложил:
— Ну, закурим, что ли, моих читинских?
Папиросы назывались «Атаман». На коробке красовался портрет толстомордого усатого человека в бурке и огромной барсучьей папахе. С тупым и самодовольным выражением глядел он прямо перед собой маленькими, глубоко посаженными глазами, в которых не было ни ума, ни мысли.
— Кто это? — спросил Роман.
— Атаман Семенов, — усмехнулся дядя Гриша. — Как физиономия, нравится? С такой, брат, мордой ему бы в тюрьме надзирателем быть.
— Или вахмистром в сотне, — перебил Бородищев, — сразу видно, что тупица и кулачный мастер… И пошто ты только куришь такую гадость?
— Вот тебе раз!.. Купцу Кандаурову только такие папиросы и пристало курить. Атамана он боготворит, на японцев молится… Угощу я какого-нибудь чересчур внимательного контрразведчика из такой коробки, глядишь, и подозрения меньше. В моем положении всякую мелочь учитывать приходится. Под рубахой у меня золотой нательный крестик — купцу положено быть человеком верующим. А так как давно известно, что всякий купец тщеславен, — в кармане у меня именные часы с дорогим брелоком и бумажник с инициалами из чистого золота, ради которого арендую я в этих местах не один, а целых три прииска. Вот полюбуйтесь, если угодно. — И дядя Гриша выложил на стол туго набитый керенками бумажник из красной кожи и массивные золотые часы с цепочкой и брелоком в виде восьмиконечной звезды.
Пока Роман и Бородищев разглядывали его ценности, дядя Гриша в свою очередь любовался добычей Романа — двумя тетеревами, висевшими у него на поясе вниз головами.
— Хороши косачи, хороши. Надеюсь, угостишь сегодня тетеревиным крылышком? — спросил он Романа.
— Можно и не крылышком, — рассмеялся тот. — Такому гостю, как ты, мы еще медвежью лапу зажарим.
— Ну, если не врешь, тогда давай похлопочи насчет обеда, — сказал ему желавший остаться наедине с Бородищевым дядя Гриша.
Не подозревая его маленькой хитрости, Роман поспешил на кухню, чтобы заняться приготовлением обеда. После его ухода Рогов еще долго беседовал с Бородищевым обо всем, ради чего он приехал в коммуну.
Вечером состоялось общее собрание коммунаров. На собрании Рогов рассказывал о той обстановке, которая сложилась к зиме восемнадцатого года в Сибири и на Дальнем Востоке. В Омске произошел переворот. Так называемое «Временное всероссийское правительство», созданное эсерами, меньшевиками и сибирскими областниками, просуществовало всего десять дней после принятия власти от «Временного сибирского правительства» и распалось. С благословения и при поддержке империалистов Англии, Америки и Франции власть в Омске захватил адмирал Колчак, провозгласивший себя «Верховным правителем России». Но Япония, по-видимому, имела свои цели: ее ставленники в Забайкалье и на Дальнем Востоке — атаманы Семенов, Гамов и Калмыков — отказались признать над собой власть омского правителя.
— Как видите, товарищи, — закончил свою речь Рогов, — врагов у нас много. Контрреволюция перестала играть в демократизм и перешла к политике открытой военной диктатуры, террора и жесточайших репрессий. Борьба будет жестокой и упорной. Но уже поднимается народ против самозваных правителей, и рано или поздно Советская власть будет восстановлена на всем пространстве от Урала до Тихого океана, временно захваченном всеми этими временными правителями, у которых земля горит под ногами. По ту сторону Уральских гор живет и здравствует молодая Республика Советов — РСФСР. Она мужественно отбивается от врагов на одних фронтах и успешно атакует их на других. Красная Армия растет и крепнет. Она уже нанесла ряд сокрушительных ударов по армиям интервентов и белогвардейцев. Недалеко то время, когда она перейдет в решительное наступление и на Восточном фронте. Я приехал к вам по поручению товарища Ленина, с наказом нашей Российской Коммунистической партии большевиков. Вы должны здесь готовиться к тому, чтобы в решающий момент поддержать наступление Красной Армии всенародным восстанием и ударами по семеновцам с тыла. Вы, первые бойцы Советской власти в Забайкалье, должны внушить народу веру в свои силы и вести его в последний и решительный бой…
В ту же ночь посланец партийного центра отправился дальше. Провожать Рогова вызвались Иван Махоркин и Семен Забережный. Они хорошо знали дорогу в таежные районы Нижней Аргуни, где много казачьей бедноты и фронтовиков оставались в лесных коммунах.
XXIII
Еще осенью Семен Забережный и китаец-коммунар с русской фамилией Седенкин нашли неподалеку от лагеря золото. С того дня занялись коммунары старательством. Каждый день намывали не меньше золотника. К новому году у Бородищева накопилось уже немалое количество золота, и на общем совете коммуны решили расходовать его на продовольствие. В конце января вышел запас муки. Бородищев отправил одного курунзулайца и Федота Муратова купить муки на прииск Борщовочный. Вернулись они с прииска через неделю. Привезли муку, табак, спички, а на оставшиеся деньги прикупили несколько банчков китайского спирта.
Вечером устроили по этому случаю пирушку. Зажарили убитую Романом косулю, напекли лепешек и гуляли всю ночь. Незадолго до рассвета стали расходиться по своим землянкам и в то время услышали два выстрела. Выстрелы прозвучали где-то у Железного креста. Все всполошились. Заседлали коней, устроили засаду в самом узком месте ущелья.
Скоро услыхали, что с хребта спускаются какие-то люди верхами. Уже совсем рассвело, когда люди подъехали к тому месту, где сидели коммунары в засаде. Увидев впереди Фрола Бородищева, все повысыпали из засады на тропинку.
— Принимайте гостей! — довольным голосом прокричал Фрол. — Гости-то шибко нежданные.
— Милости просим, — отозвался Варлам Бородищев.
Приехавшие сошли с коней и стали здороваться со всеми за руку. Судя по одежде, это были обыкновенные забайкальские мужики. Все про них так и решили. Но, здороваясь с одним из приехавших, Роман вскрикнул от удивления:
— Аверьяныч?
Бородатый хроменький мужичок в нагольном тулупе и в обшитых кожей валенках оказался тем самым Аверьянычем, который заведовал хозяйственной частью при штабе Лазо.
— Вон тут кто! — обрадовался в свою очередь Аверьяныч и, обращаясь к своим спутникам, сказал: — Это, товарищи, родной племянник Василия Зерентуйца. — Потом снова обратился к Роману: — Жив твой
