условиях хуже некуда, деля с другими студентами одну колонку и ванную, им и то было легче. Они спали на узкой койке в комнате, похожей на пенал, такой тесной, что даже разговаривать в ней было неудобно, но они это переносили легко, им даже нравилось находиться так близко друг к другу. Теперь же у них гигантская, шесть на шесть футов, кровать, такая широкая, что, лежа на спине и протянув руку, они еле-еле могут коснуться друг друга кончиками пальцев. Гигантское пустое и холодное пространство, которое не согреть никакими пледами.
Мысли Лу обратились к самому началу — ко времени его знакомства с Рут; тогда они, молодые, девятнадцатилетние, беззаботные, навеселе, отмечали окончание первой своей зимней сессии. Предвкушая несколько недель рождественских каникул и не слишком озабоченные полученными отметками, оба наслаждались веселым шоу в баре «Международный» на Уиклоу-стрит. После того вечера Лу поехал домой к родителям и все каникулы, каждый день, думал только о Рут. С каждым куском индейки, каждой блестящей конфетной оберткой, каждым спором во время очередной семейной игры в «Монополию» он возвращался мыслями к ней. Из-за нее он даже продул Марсии и Квентину игру в орешки. И сейчас, глядя в потолок, Лу улыбался, вспоминая эту их ежегодную забаву, когда, водрузив на голову бумажный колпак и высунув язык от усердия, каждый из них принимался считать оставшиеся на тарелке орешки от фаршированной индейки и занимался этим еще долгое время после того, как родители, встав из-за праздничного стола, уходили к себе. Марсия и Квентин объединялись, играя против него, но он, благодаря своему рвению или, как сочли бы некоторые, одержимости, оставался непревзойденным. Однако в тот год Квентин сравнял счет, а потом и победил его, потому что зазвонил телефон, и оказалось, что это она, что она звонит Лу. Детские забавы были в ту же минуту брошены, потому что он стал мужчиной, по крайней мере теоретически. Стал ли он им тогда практически — можно было подвергнуть сомнению.
Господи, как он, девятнадцатилетний, мечтал бы очутиться в будущем, как бы обеими руками ухватился он за такую возможность — лежать с ней в одной постели в красивом доме с двумя чудесными детьми, спящими в соседних комнатах! Она перевернулась на спину и теперь спала, слегка приоткрыв рот, и волосы ее сбились на макушке. Он улыбнулся.
Ту зимнюю сессию она сдала лучше него, что было не так уж трудно, но то же самое повторялось и следующие три года. Учение давалось ей легко, в то время как он должен был прилагать массу усилий, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Он понять не мог, откуда у нее бралось время хотя бы сосредоточиться, уж не говоря о том, чтобы выучить что-то, — так много сил тратила она на все развлечения, какие только мог предоставить город. Каждую неделю они допоздна веселились на вечеринках, после чего ночевали бог знает где, на чьих-то пожарных лестницах, но наутро Рут была уже тут как тут на первой лекции, да еще и с выполненным домашним заданием. Она успевала делать все одновременно и во всем оказывалась первой, органически не переваривая безделья и сидения сложа руки.
Ее тянуло к приключениям, к рискованным авантюрам, ко всему экстремальному. Он был повседневностью, она же — душой любого сборища и смыслом каждого дня.
Всякий раз как он проваливал очередной экзамен и был вынужден готовиться к переэкзаменовке, Рут приходила ему на помощь — писала рефераты и конспекты. Каждое лето она превращала подготовку к экзаменам в увлекательную игру, назначала призы и штрафы, придумывала блицтурниры из вопросов и ответов и викторины. Она наряжалась в яркие костюмы, изображая хозяйку лотереи или ведущую телевикторины, и раскладывала перед ним заманчивые предметы, которые он мог выиграть, правильно ответив на вопросы. Она вела подсчет очков, писала карточки с вопросами, обеспечивала музыкальное сопровождение и в случае его успеха разражалась аплодисментами в качестве публики. Ставилось на кон и съестное. Хочешь получить коробку попкорна — так будь любезен, ответь на такой-то вопрос.
— Я пас! — раздраженно говорил он, стараясь при этом всеми правдами и неправдами завладеть коробкой.
— Да брось ты, Лу, ты же отлично это знаешь, — твердо говорила она, выхватывая у него коробку.
А когда он действительно не знал, она втолковывала ему ответ. Она упражняла его ум, раскрывая такие его ресурсы, о которых Лу и не подозревал, и он вдруг понимал, что знает то, о чем, как он считал, и понятия не имеет. Иногда, перед тем как лечь с ним в постель, она вдруг медлила и говорила, отодвигаясь:
— Сначала ответь мне вот на какой вопрос… И, несмотря на все его протесты и насильственные попытки добиться своего, она не сдавалась.
И это заставляло его овладевать знаниями.
По окончании университета они хотели поехать в Австралию. Началом самостоятельной жизни должен был стать год восхитительных приключений вдали от Ирландии. Полные желания преуспеть и подражая друзьям, уже осуществившим подобный план, они начали копить деньги на самолет. Он стал подсоблять бармену в баре, где она обслуживала столики. Они старались вовсю, откладывая деньги, но он провалился на последних экзаменах, которые Рут с блеском выдержала. Он готов был все бросить и послать к черту, но она не позволила ему это сделать, стоя у него над душой и укрепляя его веру в свои силы. В результате он записался на дополнительный семестр, в то время как Рут праздновала блестящее окончание университета и получение диплома с отличием. Заставить себя присутствовать на торжественной церемонии он не мог, ограничился лишь вечеринкой, где здорово надрался, чем доставил Рут немало неприятных хлопот. Хоть этим он сумел ей досадить.
Пока он оканчивал учебу, Рут успела получить докторскую степень по менеджменту. Надо ж ей было чем-то заняться. Но ни разу она не тыкала ему этим в нос, ни разу не заставила его ощутить себя неудачником, не делала попыток утвердиться за его счет. Она неизменно оставалась ему другом, его любовница, одушевлявшая все вокруг, эта отличница и успешнейшая из студенток.
Не тогда ли она впервые стала его раздражать? Неужели уже тогда? И неизвестно почему — от недовольства ли собой и желания ее наказать или же просто так, без всякой психологической подоплеки, а потому, что оказался слаб и эгоистичен, он не мог сказать «нет» ни одной сколько-нибудь привлекательной женщине, которой он приглянулся, и не противился, когда, схватив в охапку вместе с сумочкой его пальто, женщина брала его за руку и вела к себе. Потому что, когда это происходило, у него голова шла кругом. Нет, отличить добро от зла он, конечно, мог и тогда, просто ему становилось на это отличие наплевать. Он чувствовал себя победителем и был уверен, что никаких последствий или осложнений не будет.
Полгода назад Рут застала его с нянькой. Был он с этой нянькой всего-то несколько раз, отчетливо понимая, что, существуй шкала амурных дел, его интрижка с нянькой оценивалась бы самым низшим баллом. После этого никаких романов он себе не позволял, не считая обжиманий с Элисон, которые считал ошибкой. Однако по шкале ошибок извинительных и приемлемых, а подобная шкала в глазах Лу существовала, его флирт с Элисон оценивался по максимуму — ведь он был тогда пьян, она же — привлекательна, в содеянном же он глубоко раскаивался. Словом, это не считалось.
— Лу, — коротко произнесла вдруг Рут, прервав ход его мыслей и испугав его.
Он взглянул на нее.
— Доброе утро. — Он улыбнулся. — Ты никогда не догадаешься, о чем я сейчас ду…
— Ты что, не слышишь? — оборвала она его. — Не слышишь и глядишь в потолок!
— А? — Повернувшись на левый бок, он заметил часы, поставленные на шесть и трезвонившие вовсю. — Ох, прости! — Протянув руку через нее, он отключил звонок.
И, видимо, сделал что-то не то, потому что Рут густо покраснела и, подобно ядру из катапульты, вылетела из комнаты. Волосы ее при этом разлетались во все стороны, словно ее ударило током. Только тогда до слуха его донеслись крики Пуда — ребенок опять плакал.
— Черт… — Он устало потер глаза.
— Ты сказал плохое слово, — произнес тоненький голосок из-за двери.
— Доброе утро, Люси, — улыбнулся он.
После чего в дверях появилась фигурка пятилетней девочки в розовой пижаме и с одеялом, которое волочилось за ней по полу. Большие карие глаза девочки выражали озабоченность. Она подошла к изножью кровати и встала там. Лу ждал, что она скажет.
— Ты ведь приедешь сегодня вечером, правда, папа?
— А что будет вечером?
