— Я бы ни за что не поддалась.
— Не сомневаюсь.
Решив, что кофе теперь достаточно остыл, Рэфи наконец сделал первый глоток. Горло перехватило, он закашлялся, поперхнувшись, и, изобразив, что умирает, тут же понял, что, несмотря на все его старания, представление получилось малоубедительным и попахивает дурным вкусом.
Джессика только бровью повела и продолжала пить.
Он засмеялся, а потом наступило молчание.
— У тебя все будет в порядке, — заверил он ее. Она кивнула, отозвавшись коротко, словно и без него это знала.
— Ага. Мэри позвонили? Он кивнул.
— Сразу же. Она у сестры. — Ложь как временная мера, ложь во спасение и во благо в честь Рождества. — А ты кому-нибудь звонила?
Она кивнула и отвела взгляд. Вечно-то она его отводит.
— А вы… вы рассказали ей? Нет. Нет.
— А скажете?
Он опять уставился куда-то вдаль.
— Не знаю. А ты кому-нибудь расскажешь?
Она пожала плечами, как всегда, с непроницаемым видом и мотнула головой в сторону комнаты для задержанных.
— Тот мальчишка с индейкой все еще ждет там. Рэфи вздохнул.
— Бессмыслица. — Что имелось в виду, жизнь или пустая трата времени, он не уточнил. — Уж ему-то рассказать можно?
Помедлив перед очередным глотком, она взглянула на него поверх кружки своими миндалевидными глазами. Голосом твердым, как вера сестер-монахинь, и без тени сомнения она заявила так решительно и определенно, что было бы нелепо оспорить непреложность этой истины:
— Расскажите ему. Если никогда в жизни мы никому об этом не расскажем, пусть знает хотя бы он.
3
Мальчишка с индейкой
Рэфи вошел в комнату для допросов, как в свою гостиную, точно намереваясь усесться в кресло, задрав ноги, и посидеть так, отдыхая. Внешность его не таила ни малейшей угрозы. Несмотря на внушительный, шесть футов два дюйма, рост, он не выглядел солидным, основательно заполняющим пространство. Голову он по привычке задумчиво клонил к земле. Брови как бы вторили этому движению, нависая над веками и прикрывая небольшие, с горошину, глазки. Он слегка горбился, словно втягивая плечи в некую не очень заметную выпуклую раковину. Другая выпуклость, побольше, намечалась в районе живота. В одной руке он нес пластиковую чашку, в другой свою фигурную кружку с недопитым кофе.
Мальчишка с индейкой воззрился на его кружку.
— Вот это да! А, нет — дешевка!
— Все равно как швырнуть индейку в окно. На такое замечание мальчишка ухмыльнулся и сунул в рот бечевку капюшона от своей куртки.
— Почему ты это сделал?
— Потому что отец мой подонок и тот еще фрукт.
— То, что это не приз в рождественском конкурсе на звание лучшего отца года, я догадался. Но как это тебе в голову пришла индейка?
Мальчишка передернул плечами.
— Мама велела вытащить ее из морозильника, — сказал он как бы в объяснение.
— Но каким образом она очутилась на полу папиной гостиной после того, как ты вытащил ее из морозильника?
— Почти весь путь проехала у меня на руках, а в конце сама полетела, по воздуху.
— Когда должен был состояться рождественский обед?
— В три часа.
— Я имел в виду, на какой день он был намечен. Чтобы разморозить пять фунтов индюшатины, требуется минимум сутки. В вашей индейке пятнадцать фунтов. Если вы собирались есть индейку сегодня, надо было вытащить ее три дня назад.
— Да плевать, какая разница? — Мальчишка глядел на Рэфи как на полоумного. — Что, если б ее бананами начинить, лучше было бы, что ли?
— Я это к тому, что, если б ты вытащил индейку из морозильника вовремя, она успела бы оттаять, не была бы такой твердой и не пробила бы стекло. А значит, присяжные могут усмотреть в твоих действиях умысел. Что же касается бананов, то сочетание их с индейкой — рецепт не слишком удачный.
— Нет, никакого умысла у меня не было! — воскликнул мальчишка, и это прозвучало совсем по- детски.
Рэфи допил свой кофе и взглянул на подростка.
Мальчишка поглядел на поставленную перед ним чашку и поморщился.
— Кофе я не пью.
— Ладно. — Взяв со стола пластмассовую чашку, Рэфи опрокинул ее в свою кружку. — Еще не остыл. Спасибо. Так расскажи мне, как все это было утром. Что на тебя нашло, сынок?
— Вы же не та жирная сволочь, в чье окно я пульнул этой птицей, так нечего меня и сынком называть! И вообще, что это — допрос или сеанс у психотерапевта? Вы обвинение мне собираетесь шить или как?
— Посмотрим, не собирается ли предъявить обвинение тебе твой отец.
— Не собирается. — Глаза мальчишки забегали. — Не сможет! Мне еще шестнадцати нет. Так что если вы не отпустите меня сейчас, то лишь время потеряете.
— Я и так потерял его достаточно из-за тебя.
— Сегодня Рождество. Небось, других дел у вас сейчас и нет. — Он покосился на животик Рэфи. — Кроме как булочки жрать.
— Да вот — удивительное дело…
— Ну-ка, ну-ка, удивите!
— Утром один юный кретин швырнул в окно индейку.
Глаза у мальчишки опять забегали и остановились на настенных часах.
— Куда же это мои родители запропастились?
— Счищают жир с пола.
— Это не родители. — Он сплюнул. — Она, по крайней мере, никакая мне не мать. И если он приедет забирать меня вместе с нею, я с места не сдвинусь!
— О, я сильно сомневаюсь, чтобы они приехали забрать тебя к себе в дом. — Сунув руку в карман, Рэфи вытащил оттуда шоколадную конфету. Развернул ее, громко шурша оберткой в тишине комнаты. — Ты обращал внимание, что последними в коробке всегда остаются клубничные? — Он с улыбкой кинул конфету в рот.
— Ну, вы-то небось и клубничные сожрете!
— Твой отец и его подруга…
— Проститутка паршивая, — прервал его мальчишка и, наклонившись к магнитофону, добавил: — Можете и это записать!
— Вот для того, чтобы передать дело в суд, они приехать могут.
— Папа не посмеет, — хрипло сказал мальчишка и досадливо вскинул глаза на Рэфи.
— Но он подумывает об этом.
— Нет, неправда, — захныкал мальчишка. — А если так, значит, это она его науськивает. Сука!
