подчиненному может себе позволить только тот командир, который пользуется действительным авторитетом.
Все служебные и межличностные отношения в армии отличаются крайней доминантностью и обозначаются в терминах сексуального контакта, и эта тема широко представлена в фольклоре. «Вые…ть земляка — что дома побывать», — оправдывает начальник свою служебную принципиальность по отношению к подчиненному-земляку. «Нас е…т, а мы крепчаем», — утешают себя солдаты, в качестве психологической защиты от доминантной экспансии, исходящей от старших по званию или сроку службы. «Прапорщик — не замполит, у него ж…а не шире плеч», — говорил один военный, объясняя свою неготовность терпеть выговоры комбата за нарушение распорядка его подчиненными. И так далее. Все текущие события и отношения в армии выражаются в терминах гомосексуальной экспансии, причем не только среди низшего звена — солдат, но и среди высшего офицерского состава.
В одной из учебных бригад войск связи — «интеллигенции» Вооруженных Сил — комбриг ценил физиологический символизм власти и любил на общих построениях с трибуны популярно вещать, как он «обладает» всей бригадой. На самом деле, он «имел» более обширную аудиторию, поскольку мощные громкоговорители распространяли его матерную экспансию и на близлежащие кварталы города.
«Имея» вербально всю тысячу этих «сукиных детей», которые шагают по плацу не в ногу, данный комбриг и не подозревал, насколько адекватно архетипическому символу власти он выражает свои эмоции в вербально-знаковых эквивалентах физиологии — в терминах физического обладания.
Половой детерминизм находит свое знаковое выражение и в одежде. Так, пилотка духа называется нелитературным термином, обозначающим женский половой орган, тогда, как пилотке социально полноценного, инициированного доминанта, придается форма конуса. Семантика головных уборов духов и дедов выдержана в знаках фалло-вагинальной бинарной оппозиции, выражая социальную оппозицию всего активного и конкретного всему пассивному и абстрактному.
В системе символов власти любой половой акт, а гомосексуальный в особенности, имеет ярко выраженное доминантное значение. Гомосексуальная экспансия как знак социальной доминации в экстремальных группах обычно функционирует на уровне символических и речевых эквивалентов. Это, на мой взгляд, отражает полисемантическую прогрессию и может быть расценено как один из моментов динамики культурогенеза. В доминантных и гомогенных отношениях физиология актуализируется как знаковая система, т. е. многообразие семиотического поля культуры редуцируется до базисного уровня, с которого весь спектр смысловых значений разворачивался в полисемантической прогрессии.
Когда межличностные и служебные отношения описываются в терминах полового акта — вербальных эквивалентах подавления, — тогда мы наблюдаем процессы семиотической прогрессии. Однако когда доминация направлена на социально неполноценного, или, точнее, асоциального индивида (на зоне это так называемые чушки, или петухи, в армии — чмо, в дисциплинарных батальонах — палево), то их удерживают на нижнем пороге аутсайдности («опускают») посредством реального мужеложства.
Если еще десять лет назад в армии случаи мужеложства были чрезвычайно редки, то в последние два — три года факты сексуального насилия, в том числе и совершаемого при участии «отцов-командиров», заметно участились. И все чаще эти факты попадают в печать.
Журнал «Вне закона» предал гласности материал, скрыть который оказалось невозможно: замполит батальона на о-ве Итуруп, Южно-Сахалинского гарнизона майор Свинаренко вдвоем с председателем райсовета, главой районной администрации о-ва Итуруп Геннадием Камольцевым [фамилии приводятся по цитируемой публикации —
В силу своей интимности подобные материалы редко попадают в поле зрения военной прокуратуры. При этом нам не известно ни одного случая, когда дело о сексуальных домогательствах офицерами своих подчиненных было бы доведено до суда. Здесь на полную мощь работает система «отмазок», доведенная в армии до совершенства и охватывающая весь спектр мер вплоть до возможности выдать преступника за душевнобольного. Так, например газета «Московский комсомолец» от 5–12 августа 1999 опубликовала материал о гомосексуальном насилии над подчиненными со стороны подполковника Зимина [фамилия приводится по цитируемой публикации — К. Б.], начальника оперативно-розыскной службы Московского гарнизона. Об этом узнали только после того, как один из солдат совершил покушение на самоубийство вследствие вышеуказанных действий своего командира, которые, кстати сказать, носили сексуально- пассивный характер. Подполковнику инкриминируется «понуждение к действиям сексуального характера». Статья 286-я «Злоупотребление служебным положением» ему не предъявлена, так как по направлению военной прокуратуры он лег в Институт Сербского на психиатрическую экспертизу. «Как объясняют в прокуратуре, не исключено, что он окажется сумасшедшим — тогда ни о каком злоупотреблении речи быть не может».{70} Позиция военной прокуратуры по поводу этой статьи: «Ну зачем об этом писать? Я работаю тридцать лет, так за это время это всего второй такой случай. Вот вы сейчас напишите, у всех создастся впечатление, что такие вещи в армии сплошь и рядом, а это ведь не так. Получается, нам надо престиж Вооруженных сил поднимать, а мы, наоборот, его позорим».{71} Своеобразие этих представлений о способах поддержания престижа армии на высоком уровне происходит не из назначения прокуратуры — выявлять и искоренять факты, порочащие армию, но из корпоративной этики военных, диктующей желание такие факты скрывать.
Еще один аналогичный случай. В 1999 г. еженедельник «Новая Камчатская Правда» публиковал материалы о сексуальных домогательствах некого подполковника, командира одной из воинских частей.{72} По вскрывшимся фактам уголовное дело возбуждено не было, якобы за не достаточностью оных. О том, как велось официальное и неофициальное расследования по этому делу, можно прочитать в приложении.{73}
Оставляя эти дела в русле обычного для экстоталитарного государства противостояния правоохранительных органов и правозащитных организаций, в комментариях по фактам мужеложства в армии с участием старших офицеров мы можем лишь обратить внимание на социально-семиотический аспект данного явления.
Мировая история знает массу примеров склонности отдельных групп военных к педерастии, особенно там, где они превращаются в закрытые общества кастового типа. М. Ю. Лотман комментирует этот феномен с точки зрения семиотики следующим образом: «То, что в бытовой перспективе может рассматриваться как порок, в семиотической делается знаком социального ритуала. В николаевскую эпоху гомосексуализм был ритуальным пороком кавалергардов, так же, как безудержное пьянство — у гусаров».{74}
Сложно применять это суждение к современной российской армии, как вообще сложно изучать подобные явления. Сексуальные меньшинства отличаются высокой степенью солидарности и не склонны к репрезентации своих отношений, тем более в армии, в этой брутально-агрессивной среде. Ведь именно данное качество армейских сообществ, как солдатских, так и офицерских, делает карьеру воинов- гомосексуалистов безнадежной. И этим же доводит до абсолюта их внутреннюю сексуально-корпоративную солидарность. Поэтому их карьеры отнюдь не безнадежны, как это можно было бы предположить. Они достигают высоких званий, имеют протекцию «в верхах», и это дает основание экстраполировать суждения Лотмана о семиотике физиологических девиаций в социальной идентичности офицеров царской армии на реалии современности.
Экскременты в головном уборе как семиотический этюд
Продолжая развивать проблему архетипов на примере актуализации физиологии в области социального, обратим внимание и на то, что наряду с мужеложством в качестве инструмента социальной репрессии используются дефекация и мочеиспускание. Здесь таким образом «опускают» и/или удерживают на низшем пороге аутсайдности тех, кто не вписывается в принятую систему отношений, или пытается выступать против нее.
Чмырю могут нагадить в сапоги или в шапку, и, спрашивается, зачем? Ведь спектр физических
