правило, крайняя агрессивность фраз, посвященных своим «классовым антагонистам» и невестам, чередуется с плаксивыми посвящениями маме. Приведу в качестве примера тексты, воспроизводящие чередование инфантилизма и агрессии, скопированные с одного разворота дембельского блокнота, принадлежащего неизвестному пограничнику.

Тексты правой половины разворота воспроизводят инфантильные комплексы в душещипательной лирике «а-ля Есенин», перечеркнутой по диагонали большими печатными буквами «МАМЕ»:

Все вокруг порошей запорошено, В карауле не легко стоять. Как ты там живешь, моя хорошая, Добрая и ласковая мать? Знаю я, как ты рассветом ранним, Когда звезды блекнут в тишине, Ты склоняешься над моими конвертами, Думаешь, наверно, обо мне. Я здоров, напрасно ты волнуешься, Я служу, работаю, учусь. А когда придет пора осенняя, Я тогда к тебе домой вернусь. А пока в бушлате запорошенном Буду на границе я стоять. Береги себя, моя хорошая, Добрая и ласковая мать. (ПМА, Тувинско-Алтайская экспедиция, 2000 г.)

Данный текст сам по себе можно считать наивной лирикой, однако, контекст всегда расширяет понимание. Примыкающие к этому стихотворению тексты левой половины разворота представляют собой его полную этико-эстетическую и эмоциональную антитезу, по закону бинарной оппозиции представляют полный спектр брутальных идеалов: один — про женщин, второй — про пьянку, третий — про драку, четвертый — про драку из-за женщин:

«У пограничника должна быть только одна девушка, но в каждом населенном пункте».

«Кто много пьет — тот много спит / Кто много спит — тот не вредит / Кто не вредит — тот чист душой / Отсюда вывод — пей, родной».

«Старшина у нас хороший / Старшина у нас один / Мы все вместе собиремся / И п…ды ему дадим».

«Кто обидит девушку пограничника, тот навсегда останется загадкой для хирурга».

(ПМА, Тувинско-Алтайская экспедиция, 2000 г.)

Такие тексты — лишь только один пример из массы подобных, составляющих фундаментальный пласт духовной культуры в армии.

Бессознательная трансформация смысловых значений половых органов в актуализации знаков элитарности, коррелирует с экзальтированным восприятием образа женщины в текстах: чрезмерно инфантильном посвящении матери, с одной стороны, и излишне доминантном обращении к жене (невесте), с другой. Л. С. Клейн видит в подобных фактах реликты первобытного материнского культа.{103} В то же время это можно расценивать в качестве следствия общей инфантилизации человека в армии, неизбежно вытекающей из лишения солдата всякой ответственности за свою жизнь в контексте тотального подчинения. Это, тем не менее, не отрицает высказанного Клейном предположения, поскольку материнские культы могут также следовать из общей инфантилизации сознания, наступающей, в свою очередь, вследствие лишения взрослого мужчины ответственности.

Повышенная агрессивность в армии может быть понята как обратная сторона инфантильных комплексов, вызванных потребностью в компенсации в условиях постоянного стресса и повышенной тревожности. Все это расширяет психо-символическую основу доминантных отношений.

«АРМЕЙСКИЕ МАРАЗМЫ»

От диктатуры абсурда к культуре абсурда

Социальный, этологический, семиотический аспекты смеха

Смеховая культура имеет ярко выраженное социоконсолидирующее значение. Для смеха необходимы две стороны — субъект (тот, кто смеется) и объект (над кем/чем смеются). Смех представляет собой своеобразный продукт социального взаимодействия. И юмор здесь выступает как общественно санкционированный смехотворный механизм, реализующийся в знаковых системах. В социальном взаимодействии семиотика юмора основана на оппозиции эмоций субъекта и объекта, что позволяет его рассматривать как инструмент доминантных отношений.

«Именно в сопернической страсти, в победе заложено снятие всего стрессового напряжения. Смех в данном случае представляет своеобразный биологический регулятор при завершающей фазе соперничества. Смех, следовательно, есть всплеск радостного возбуждения как ответ на внезапно обнаружившееся однозначное превосходство субъекта над противостоящей амбицией».{104}

Некоторые исследователи рассматривают смех в качестве защитной биологической реакции или внутривидового адаптационного фактора. Так, Н. А. Монахов, рассуждая о значении аффектов в групповых взаимоотношениях, приходит к выводу, что через смех у человека решаются вопросы видового выживания.{105}

В таком же адаптационном качестве проявляет себя социальная функция смеха. Люди, для которых остро стоит вопрос социальной адаптации в изучаемых нами сообществах, бывают чрезвычайно смешливы, несмотря на безрадостность своего положения.

Во-первых, возможны ситуации, когда индивид смеется над индивидом, группа над группой и группа над индивидом. Однако трудно представить, чтобы индивид открыто смеялся над группой, частью которой он является, и тем более посредством смеха утверждал свое превосходство над ней.

Во-вторых, источником доминантного смеха (осмеяния) всегда является некомпетентность объекта по отношению к норме — общественно-санкционированному правилу.{106}

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату