– Маленькие дети от простуды умирают…
– Какой-нибудь сквозняк – и…
Разговор умирал медленно, как птицы и цветы, с той же тихой покорностью, с какой – так же медленно – умирают маленькие дети, прохваченные коварным сквозняком…
– Я боюсь, Паскуаль.
– Чего?
– А вдруг он умрет?
– Что ты!
– Детишки в этом возрасте такие слабые!
– Наш сынок крепкий, тельце у него розовое, он всегда смеется.
– Верно, Паскуаль. Я дура!
Она нервно смеялась, прижимая сына к груди.
– Слушай.
– Ну?
– От чего умер сынок у Кармен?
– Тебе-то что?
– Как что? Хочу знать…
– Говорят, засопливился.
– От сквозняка?
– Как будто.
– Бедняжка Кармен, как она радовалась на сыночка! Го-ворила: личиком, ну, вылитый отец, помнишь?
– Помню.
– Чем слаще надеешься, тем горше терять…
– Да.
– Вот если б заранее знать, сколько проживет каждый ребеночек, чтоб как на лбу написано…
– Молчи!
– Почему?
– Не могу тебя слышать!
Удар по голове заступом не так оглушил бы меня, как слова Лолы.
– Слыхал?
– Что?
– Окно.
– Окно?
– Заскрипело, будто сквозняк…
Скрип окна от дуновения ветра смешался с тихой жалобой.
– Спит ребенок?
– Да.
– Вроде сон видит.
– Не слышу.
– И стонет, будто у него что болит…
– Мнится тебе все!
– Дай-то бог! Я б глаза отдала…
Стон ребенка в спальне походил на плач дубков, пронзенных ветром.
– Стонет!
Лола пошла поглядеть, в чем дело; я остался на кухне, куря самокрутку – беда всегда застает меня с самокруткой.
Он прожил еще несколько дней. Когда мы вернули его земле, ему было одиннадцать месяцев – одиннадцать месяцев жизни и забот, которые смахнул какой-то коварный сквозняк…
(11)
Не иначе как сам бог наказывал меня за многие мои прошлые и многие мои будущие грехи! Не иначе как в божьей памяти записано, что несчастье – мой единственный удел, единственная дорога моих печальных дней! Поверьте мне, к несчастью привыкнуть нельзя: мы каждый раз тешим себя обманом, что нынешняя
