Встретимся через 500 лет!

никак не решавшийся вскрыть конверт, адресованный ему, потянул время, вспоминая Наполеона Бонапарта, сумасшедшего.

В обеденном зале император сидел за соседним столиком. Нормальный, здоровый мужчина, невзирая на сумасшедшее содержание мышьяка в мышечных тканях, он прилично играл в шахматы, интересовался современными системами артиллерийского вооружения и болел за футбольный клуб «Аяччо» из города Аяччо, в котором родился. Ну, правда, частенько принимался ходить (по гостиной, столовой, лесу, процедурной) взад-вперед, заложив руки за спину и бубня себе под нос: «Когда же подойдет Груши, когда?! Когда же подойдет, Груши, когда?!». Или в хорошую погоду забирался на башню и с нее высматривал из-под руки свои полки, в 1815-ом году аккурат перед сражением подозрительно резво погнавшиеся за наголову разбитыми пруссаками в противоположную от Ватерлоо сторону. Пуаро жалел выдающегося императора-полководца: мелкотравчатые обитатели «Эльсинора» не упускали случая посмеяться над ним, трижды побежденным. Капитан Гастингс однажды горько высказался по этому поводу: «Рядом с величием велико и ничтожество».

– «Мистеру Шерлоку Холмсу»… – наконец, посмотрел Пуаро на конверт, лежавший первым в стопке. – Мегре написал ему первому… Что ж, может быть, это и справедливо… Шерлок в нашей плеяде первый. «Мистеру Эркюлю Пуаро» – прочитал, отправив конверт, адресованный великому английскому сыщику в нижнюю позицию. – Кажется, это мне.

В конверте лежал вдвое сложенный листок белой писчей бумаги. Развернув его, он прочитал:

20 октября 1987 года, Эльсинор

Господин Пуаро!

Я долго думал, как к Вам обратиться. Поначалу, испытывая определенные чувства, я написал «Дорогой Эркюль», но потом решил, что тема письма, сейчас находящегося в Ваших руках (о, я бы отдал последние часы жизни, чтобы это было так!), требует делового подхода, и потому обратился официально (по крайней мере, постарался так обратиться).

Итак, господин Пуаро, я появился в Эльсиноре, скорее всего, по тем же причинам, что и Вы. Но они, эти причины, не имеют значения (в жизни ничего не имеет значения, кроме жизни), потому что мы с Вами, прежде всего, сыщики, а потом уже люди, больные или здоровые. Так вот, проведя в санатории некоторое время, я начал понимать, что в нем орудует(ют) психически больной(ые) преступник(и) (согласитесь, сумасшедший человек и психически больной человек – это не одно и то же). Этот (эти) преступник(и), несомненно, имеющий (имеющие) подручных, уничтожил (и) множество людей. Завтра он (они) уничтожит(ат) меня, послезавтра – мадмуазель Жалле-Беллем, потом – Вас. Я не буду называть имен – для великого Эркюля Пуаро это излишне. Уверен, что сейчас (когда Вы читаете это письмо) у Вас уже имеется материал для Ваших отличных «маленьких сереньких клеточек». И потому лишь умоляю Вас (1) быть предельно осторожным и никому не доверять (даже Гастингсу), и (2), всегда носить с собой пластиковую трубку (потолще) для коктейля: если в ходе расследования Вам пропишут лекарственный электрофорез, суньте ее под маску и дышите через нее. Удачи вам, коллега. Уверен, скоро мы увидимся и славно поговорим.

Ваш Жюль Мегре

Прочитав письмо, Пуаро вернул его в конверт, проговорил:

– Прав был Сименон, говоря, что в докладах Мегре основное место занимают скобки, – подошел к окну и отдался биологическому полю своих маленьких сереньких клеточек. Те перевели его взор на кладбище, располагавшееся за вертолетной площадкой. Покивав посылу, Пуаро оделся, как всегда тщательно. Через полчаса, с трудом пробравшись через сугробы, покрывавшие кладбище, он стоял над типовым надгробием (такие же, из розового неполированного гранита, с гранитным же крестом наверху, украшали, по крайней мере, еще сотню могил). На фронтальной стороне камня сверкала табличка нержавеющей стали, прикрученная винтами. Надпись на ней гласила:

Ксавье Аслен

13.05.1924 – 20.10.1987

– Замечательно! – мурашками зашевелились маленькие серенькие клеточки. – А теперь с той стороны посмотрите, уважаемый Пуаро. На всякий случай, чтобы потом не возвращаться.

Пуаро безропотно полез в сугроб, споткнулся об оградку, занесенную снегом, чертыхнулся, но, встав на ноги, довольно заулыбался. На тыловой стороне надгробия белой краской было написано:

Жюль Жозеф Ансельм Мегре

20.02.1915[54], Сен-Фиакр – 20.10.1988, Эльсинор

– Знакомый почерк, – шевельнулись мурашками серые клеточки.

– Луи де Маара? – поднял Пуаро котелок, слетевший с головы при падении.

– Да, капитана Гастингса. Боюсь, на следующем надгробии будет фигурировать 1839-ый год, год нашего рождения.

– Не на следующем, далеко не на следующем, – неуверенно возразил Пуаро, механически отряхивая пальто от налипшего снега.

– За это придется побороться…

– Ну что, в таком случае, продолжим наши игры?

– А что остается делать, милейший наш Пуаро, что остается делать?.. Не играть же в покер по маленькой, заглядывая в карты соседа и сплетничая об очередной попытке суицида, предпринятой Моникой Сюпервьель?

Садовник Катэр, чистивший в это время вертолетную площадку от снега, вечером письменно доложит профессору Перену, что пациент Пуаро опять сам с собой разговаривал.

10. Лезвие и она

Ради экскурса к истокам событий, происходящих в данной части нашей истории, мы оставили Пуаро с Гастингсом на пути к «Трем Дубам». Вернувшись, мы находим их у дверей жилища третьей по счету жертвы эльсинорского Джека Потрошителя…

Попросив Гастингса подождать его на ближайшей скамейке, – тот всерьез обиделся, – Эркюль Пуаро более чем деликатно, то есть коротко и один раз, позвонил к мадемуазель Генриетте. Открыв дверь, та изобразила растерянность, когда это сыграло, счастливо заулыбалась:

– О, Пуаро, это вы! Я чувствовала, вы явитесь! – горло ее было повязано белым шарфиком, пламеневшим красными бабочками.

– Вы ели пирожные? – задал он первый пришедший на ум вопрос, чтобы осилить смущение. – У вас сливочный крем с кедровыми орехами на верхней губе.

– Последнее время я пытаюсь поправиться, – порозовев, мадемуазель Генриетта облизнула губки остреньким язычком. – Но, к сожалению, у меня ничего получается.

И всплеснула руками:

– Да что же мы стоим на пороге, проходите, пожалуйста, в дом.

– Я к вам по делу… – прошел Пуаро в гостиную.

– Знаю.

– Профессор сказал?

– Нет. Он ничего мне не говорил. Просто вы ко мне обращаетесь исключительно по делам.

– Что ж поделаешь, что ж поделаешь, я вынужден работать. Вы же знаете, что творится в Эльсиноре.

– Знаю… Что ж, давайте в таком случае перейдем к делу. Мне раздеться?

– Я думаю, не стоит, – сконфузился великий сыщик. – Просто снимите шарфик, а там посмотрим.

Мадмуазель Генриетта выполнила просьбу, и Пуаро увидел неглубокий порез длинной около четырех дюймов.

– Похоже, Джек действительно сведущ в медицине, – закончив осмотр, сказал сыщик. Он был смущен плотской красотой земной богини, ее статью королевы, шелковистой кожей, взором, обещавшим райское наслаждение.

– Почему, мой друг, вы так решили? – поинтересовалась мадемуазель Генриетта, кокетливо коснувшись