— Да, я вижу, и подзагорели, и окрепли. Дома на участке работали?
— Нет, у знакомых был, в соседней области. Места там — просто чудо! Лес, рыбалка…
— Ну вот и прекрасно! А у нас тут кое-какие изменения произошли. Сами знаете, на науку денег сейчас не дают… Вот, ознакомьтесь. Да не пугайтесь, это у нас все получили, кроме директора и уборщицы. — Улыбка стала совсем приятной и дружеской.
Половинка стандартного листка с машинописным текстом. Только фамилия — шариковой ручкой.
«Уважаемый г-н А. Шатунов! Администрация НИИ доводит до вашего сведения, что в связи с недостаточным финансированием научных программ и отсутствием заказов на НИР ваша должность может быть сокращена в двухмесячный срок. Директор института… Зам. директора…» Дата. Чуть ниже: «Ознакомлен..»
— Вот здесь распишитесь… И вот здесь, в журнале. Вы не волнуйтесь, мы все с такими же бумажками — видите, здесь и моя подпись есть. А вы у нас молодой, перспективный, так что вы, скорее всего, останетесь… Если, конечно, есть такое желание.
Мило улыбнемся, аккуратно закроем за собой дверь, пройдем на рабочее место. Никого нет, народ в поле. Вот тебе, Саша, первый звонок. «Если есть желание…» Всё-таки ему этот отпуск не простят. Или припомнят через два месяца, или приберегут. Уже не раз звучало в этих стенах: «Мы вам тогда… а вы в ответ… как вы могли!» Любит наше начальство воззвать к нашей интеллигентности и порядочности. Правда, обратный процесс всегда идет болезненно для воззвавшего. Пинком. Одна бывшая сотрудница уже книгами на проспекте торгует — двадцать лет в институте, пять лет до пенсии… но слишком независимой оказалась. И, как шептались старожилы, отказалась «стучать», кто и что на рабочих местах делает да как отозвался о начальстве.
Так что желание желанием, а на всякий случай работу подыскивать надо. Тем более что приключения, похоже, закончились. Осталась человеческая жизнь, постепенно приспосабливаться надо. Благо никто ничего не знает, не заметили — вот и хорошо. Будем работать, в поте лица добывать хлеб свой, так сказать. Пойти, что ли, в охрану? На хлебе, конечно, появится кусок масла, но служить собачкой при каком-нибудь «толстолобике» и заодно таскать сумки за его супругой… Или подпирать стену в магазине какой-нибудь Авроры Борисовны… от воспоминания всё внутри передернуло, как от смеси лимона с полынью. Прав был лесовик — не для него была Аленка. «Если возьмешь ты себе жену, возьмешь с женой и тещу…» Ну и кем бы он был в семье завмагши? Торгаш из него… как из волка пастух. И даже еще интереснее. Проехали, помашем ручкой. Встретим кого-нибудь еще. Вот только забыть всё равно не получится. Противоположность любви всё-таки не ненависть, а равнодушие. Ну вот не получается быть равнодушным, беда какая. Такой уж он несовременный. Древний. Хоть уже и человек.
— Олег, что со мной тогда произошло ?
— Я же говорил — не знаю. Мы до сих пор не разобрались с этим посохом. Ты молодец, всё сделал правильно, если бы не ты, мы бы все сейчас сидели в такой гадости, что и дерьмо сахаром покажется. Но ты же сам прекрасно знаешь — не бывает войны без потерь. Честное слово, тебе еще повезло, всё могло быть намного хуже, тяжелее — да ты и сам видел.
— Значит, меня уже списали? Безвозвратные, так сказать, потери, упаковать и забыть?
— Не кипятись, сам же понимаешь, что это не так. Считай себя тяжелораненым на излечении. Ты бы сразу из госпиталя в рейд не попросился бы, правда? Почему? Своих бы подвел, тебя бы тащить пришлось. Так что потом видно будет, а пока к боевым делам мы тебя допустить не можем. Хочешь, найдем что-нибудь еще, работы у нас всем хватает.
— А какой с меня толк сейчас?! Ты же знаешь, я сейчас ничего не чувствую!
— И не слышишь, и не видишь? Так, что ли?
— Я не об этом, не притворяйся. Я не вижу ничего, как Древний! А зачем вам воин, который может только на спуск давить?! Я же с самого начала вам нужен был как боец, вы и внимание обратили только потому, что война идет!
Олег молчал, тяжело глядя из-под седеющих бровей. На скулах перекатывались желваки. Потом выдавил сквозь зубы:
— Н-ну, хорошо… Если ты всё еще ничего не понял, то я тебе это в башку вбивать не намерен. Найдутся дела и поважнее. Ты, кажется, сам дал согласие, никто не заставлял? Так или нет?
— Ну, допустим, так.
— Не «допустим». Если бы ты отказался — шел бы на все четыре стороны. Помнится, кто-то говорил, что навоевался и отвоевался? Было такое?
— Было, не спорю.
— Вот и хорошо, что не споришь. Я с тобой тогда тоже не спорил. Не хочешь воевать — пожалуйста. Хочешь остаться просто человеком — оставайся. Клятв не даешь — твое дело, хотя и дурак ты со своей свободой, сам теперь и страдаешь. У нас тут не масонская ложа, никого с завязанными глазами не тянем и зарезать не грозимся. Когда в Братство вступать отказался, ты мне как это объяснил, напомнить?
— Не надо, склерозом не страдаю. Я и сейчас то же самое сказал бы.
— Да, ты не склерозом… Тебя предупреждали, что Братство не только забирает часть тебя, но и готово отдать эту часть, и поделиться своим, если потребуется? Ну и кто тебе теперь виноват? Я и так нарушил все правила, когда разрешил тебе работать самостоятельно. Думал, посмотришь, поймешь, что к чему, сам подойдешь… Да, не успел. Ну и что? Ты всё равно остался Древним по крови, понимаешь ты это, дурак?! Если уж ты пришел ко мне сюда во второй раз, если ты и сейчас нашел этот дом — значит, ты наш. Да, пострадал. Да, сейчас ты ранен. А ты что, в своих горах раненых бросал — потому что они не просто воевать не могут, а еще и другим мешают?! Бросал своих?! Или добивал?!
Александр попытался сглотнуть перегородивший горло комок. Точно, дурак. Салага. Пуп всея земли, весь такой гордый и самостоятельный. Олег прав. А тот продолжал уже спокойнее:
— Николай Иваныч говорил, из тебя можно было бы не только воина вырастить. Задатки были, только время им не пришло вызреть. Еще и поэтому возле себя и оставил, посмотреть хотел. С твоей головой, да с тем, что в тебя разведка вложила… Поднабрался бы опыта, мог бы потом ведуном стать. Вот только одной учебы и даже хорошего чутья тут мало, сердце нужно миру открыть, почувствовать себя частью всего… Я когда-то попробовал, не получилось. А у тебя могло бы, да только ты всегда хотел отдельно от всех быть. Мало тебе — жить, как многие, как целый народ, стать одним из простых Древних. Даже одним из воинов Древних. Не хочешь ты быть «одним из». Что ж… Свободная душа — это святое. Но тогда сам и решай, как дальше жить будешь.
— Вы меня… изгоняете?
— Изгоняем мы за преступления или тех, кто нам ничего, кроме вреда, принести не может. Тебя никто не гонит, кроме тебя самого. Законов наших ты принимать не хочешь, себя одним из нас не считаешь — так кто же ты? Вот когда поймешь — приходи. А зря ноги не бей, дом не ищи. Вернется чутье или нет, а пока сам себя Древним не почувствуешь, пока снова одним из нас не станешь — не найдешь. В тебе Кровь, ты наш, вместе с нами сражался, но если ты и после этого сомневаешься — я не имею права поддерживать тебя. Многие из нашего Круга увидели в тебе будущего отступника, когда ты не вошел в Братство. Мы ценим свободу каждого, но ценим и свою, за нее слишком дорого заплачено.
Глава одного из Кругов Древнего Народа, правитель, главнокомандующий и прочая, почти что князь, подошел к Александру и положил руку на плечо.
— Прости, Саша… и постарайся понять. У нас свои законы. Каждый, в ком есть наша Кровь, — один из нас, и ты тоже. Но от Народа осталось слишком мало — мы говорим на разных языках, живем в разных странах, молимся разным богам. Большие народы могут позволить отдельным людям быть не такими, как все. Всё, что у нас осталось, что нас объединяет, — наши обычаи, наш образ жизни, мышление. Каждый из нас — личность, каждый видит мир по-своему—иначе мы и не можем. Но мы должны — понимаешь, просто должны! — отсеивать тех, кто не может быть одним из нас. Иначе мы будем принимать всех. В Европе и кое-где в России почти половина населения несет хоть каплю Древней Крови, треть проявляет какие-нибудь способности… Да ты и сам успел увидеть, наверное. Однажды мы почти растворились в этом океане. Пермяк и прочие предлагают перевернуть мир, чтобы заставить всех людей видеть и чувствовать то же, что и мы. Да, тогда Древний Народ не потеряет свои знания. Мы потеряем свою культуру, свои обычаи, историю — в лучшем случае. В худшем, просто вымрем вместе со всеми.
— Я знаю, Олег. Ты мне уже говорил. Я знаю, за что воевал, слышал о планах возвращения в мир
