посетители замерли, подняв вилки… Он так разгорячился, так размахался руками… что может создать помехи обслуживанию клиентов… И вдобавок, у него посвечивает в глубине глаз… Это производит сильное впечатление… Свою тираду о модных киноактерах он завершает так:
– Все они призраки! Хи, хи, хи!.. Призраки!
Ему кажется, что это верх остроумия… Хочет, чтобы все похихикали: «хи, хи, хи!»… Правда, присутствующие несколько ошарашены… Откуда выискался эдакий чудак! Все обратились в слух, даже есть перестали… а он просто голову потерял от такого успеха – ликует, сияет наш феномен! Как отвратительно он блеет, возится, клацает костьми! А какое зловоние в зале!.. А уж самоуверенности! Битком набит сведениями, так и сыплется из него… Кладезь неисчерпаемый! Публика ошеломлена, а он травит густо наперченные анекдоты… Срамник, поганец! Про всех самых ярких звезд, на английском, на французском… Интернационал!.. Про Макса Линдера, Пирла Уайта, Жюдекса, Сюзанну Гранде… Умеет разжечь любопытство слушателей… И про самые прославленные театры! Про актеров, тонких искусников слова… О Бэзиле Халлейне, об Этель… Особенно обильную пищу его красноречию доставляет любимец «Стрэнд ревю» Бэзил, очаровательно шепелявящий Бэзил… Он исполняет все его припевки, проблеивает – как же иначе? – и даже прошепелявливает.
It's Gilbert the filbert! The Prince's of the nuts!
На диво точное подражание… Пусть все подтягивают! Отбивает такт ножом. Затем принимается за Этель, обладательницу мужского голоса… Забавно у него выходит… Он старается вовсю… Этель Леви из оперетты…
Watch your step, watch your step! She is an adventure!
За столиками подхватывают, невнятно подпевают… Это злит его – к черту! Т-с-с! Довольно! Пусть все замолчат! Тишина! Он имеет сказать нечто важное… Доверительно… Нет, вам обоим, Вирджиния! Просит нас наклониться к нему поближе… Фу, опять эта мерзость! Ему угодно, чтобы мы наклонились к самому его рту…
– Слушай, слушай! – начинает он. – Глория Дей, верно? Ведь точно Глория Дей? Но тут же спохватывается: – Нет, не она! Нет, нет! Конечно, нет, проклятье!
Дать такого маху! Он колотит себя по темени черенком ножа, как я колотил по кроватной перекладине. Голова его отзывается гулким звуком. Таким образом он наводит в ней порядок, прерывает поток красноречия неожиданными откровениями.
– Габи Деслис, дамы и господа! Имя этой женщины – Габи Деслис!
Он обращается ко всем, сидящим в ресторане.
– Внимание! Объявляю вам, что эта танцовщица Гарри Пилсера, эта очаровательная душечка – умерла! Почила в бозе нынче утром! Хи, хи, хи! Все слышат меня? Я лично видел ее кончину…
Присутствующие ошеломленно переглядываются… никак не уразумеют, какое отношение это имеет к закускам.
– Да, да! – напирает он, смешливо фыркая. – Призраки! Верно, Фердинанд? Не более чем призраки, Фердинанд!
Обращается ко мне по имени при людях, призывает в свидетели… Дружка его… его… Не могу его оттолкнуть – еще обидится, а то и разъярится… жуткое зрелище… Смех у него замогильный, это уж точно… Габи Деслис была видной фигурой – эти никак не могли прийти в себя от неожиданного известия…
– Призраки, призраки! – все твердил он… ему нравилось повергать их в смятение… запутывать так, чтобы перестали соображать, что божий дар, а что яичница.
– Ведь верно, Фердинанд, верно? Всего лишь призраки! Главное, не прекословить ему!
– Разумеется, Сороконожка, разумеется! Вы чертовски правы!
Надо бы переменить тему…
– Суп! – возвещаю я. – Подавайте суп!
Мужественный поступок – не до супа мне!
– Ах, да! Конечно, конечно!
Проклятая рассеянность!.. Вспомнил… Вновь с силой стучит себя по черепу, чтобы срочно переключиться.
– Гарсон! Oberst! Waiter! Халдей! Kellner schnell, schnell! Сзывает на всех языках, чтобы все разом явились… Какой хохмач! Сколько молодости!
– Подайте нам прежде курицу, отменную курицу под сметаной! Главное, не забудьте сметану!
Бросает мне плутовской взгляд.
– Эта сметана – просто объедение! Убедитесь сами, друзья мои! Язык проглотишь! Все еще не насытились, дорогуша? А вы, дружище?
– Да так себе… – отвечаю ему.
– Может быть, крабов?.. Икры?.. Кнелей?.. Выбирай, чего пожелаешь.
Добивается, чтобы меня замутило до одурения – уж он-то знает, как на меня действуют его запашки… Снова начинает действовать мне на нервы…
– Вы очень богаты, господин Сороконожка? – спрашиваю у него громким голосом.
– Богат… Богат? Как сказать… Дело случая… Действительно, я пускаю в обращение денежные знаки… Наследую, трачу… Каждый день наследую, не так ли? Вы понимаете?
Смутить его невозможно. Сообщает мне подробности… Преспокойно…
– Видите ли, ведь мне каждую минуту что-то перепадает! То оттуда, то отсюда деньжата… Хи, хи, хи! Мелочь, а в итоге набегает… И так все время… Словом, располагаю!
До чего же забавно! При одной мысли об этом он прыскал от смеха… При мысли о том, как это ему достается и что этому конца не видно… Малышка ничего не понимала, хохотала вместе с ним. Верно, решила, что попала на представление балаганного шута… Живот можно надорвать, глядя на него!.. Ах, простая душа! Он твердил, что тут и понимать нечего.
– Поступления, поступления! – его корчило от восторга. – На текущий счет, хи, хи, хи!.. Всегда открыт, дамы и господа! «Корнер Хаус»! Открыт и днем, и ночью!
Ну, хват! Бесподобен! Днем и ночью! Какая находка! Вроде славного Лайонз Лестер… Кто же выпустил его? Вокруг его головы посверкивает, светится одежда на нем, мерцает в глубине глазниц… Вот такая у него мистика… Вряд ли у них выйдет лучше с Ахиллом… Эта мысль вдруг поразила меня, когда я глядел на него… Мумия с плакатиком, лампочками и прочим… Зря они будут тратить время на реставрацию – все равно не будет столь разительного впечатления… Им бы этого использовать… Охотно подарил бы… А между тем публика рядом с нами начала… беспокойно принюхиваться. Смотрят на меня, я ежусь… Не понимают, откуда тянет этим густым смрадом, подхватывают тарелки обеими руками, подносят к носу свои бифштексы. Такими уморительными они вдруг показались мне! Я так и покатился со смеху, не могу остановиться. Теперь нас трое весельчаков… Эти все нюхают, нюхают… Наш канатоходец особо не огорчается. «На мой текущий счет!» – повторяет он. Он держится мнения, что получается здорово. Малышка все-таки заметила, что происходит что-то странное.
– Isn't he funny? Don't you think? Ведь правда, он смешной?
Лопнуть можно от смеха!
Эти слова вызывают у него новый взрыв хохота. Его огорчает лишь, что я креплюсь… что меня не стошнило прямо в тарелку. Только Вирджиния ничего не чувствует, не замечает отвратительного зловония… Невероятно! Страшно довольна – и все тут. Ей безумно нравится ресторан, публика, музыка… Озорная шалость! А дядя-то ждет нас! Праздник в самом разгаре. Ее вздернутый носик подрагивает, сейчас что-то спросит… Любопытство молоденькой кошечки.
– Вы давно знаете его?
Прямо так и спросила у Сороконожки, хватило наглости! Ведь обо мне спросила!..
– Всю жизнь, милочка! Nobody knows him better! Никто не знает его лучше меня!
И рад-радешенек: вот удача!
– Еще бы нам не знать друг друга! Как еще знаем, мадемуазель! Спросите, спросите-ка его! С ним случаются такие припадки гнева – как вспыхнет, как распалится… не приведи, Господи! Ведь верно, я знаю тебя, дружочек?
И снова щерится, щелкая челюстями – того и гляди, все зубье себе раздробит. Щелкает, точно в черепушку кастаньет насыпано, а снизу волнами наплывает смрад гниющей падали… Целый батальон
