тебя от всех людей. Мне больно, когда у тебя становится мечтательное выражение лица при мысли о других парнях. Вот и все. Это ревностью называется…
Но я не слушала Марата. Я продолжала говорить свое (если меня понесло, то уже не остановишь):
— А может, ты только повод искал, чтобы поссориться? Чтобы не переезжать сюда и родных не бросать. А что, все очень удачно — я вроде как влюбилась в другого, а ты обижен. Вот и выходит, что я — черт с рожками и копытами, а ты — ангел с нимбом и крылышками. Ты уезжаешь в свой город со спокойным сердцем, а я остаюсь тут и ругаю себя за то, что я такая ветреная и упустила хорошего друга. Отличный план, ничего не скажешь!
— Что ты несешь! — крикнул Марат. — Ты же прекрасно знаешь, что это не так. Зачем мне было бы говорить вчера о том, что я сюда перееду, если бы не собирался этого делать?
— Зачем? А чтобы я почувствовала себя человеком, ради которого чем‑то жертвуют. Потом ты планировал сделать то, что я только что сказала. Очень эффектно, конечно, с этим не поспоришь.
— Глупости говоришь.
— Никакие не глупости. Не удивлюсь, если ты сам эту бутылку на пляж подкинул, чтобы потом из‑за нее поругаться и сделать меня во всем виноватой, — заявила я. И я бы действительно поверила в эту версию, если бы не знала, что это неправда и все обстоит иначе.
— Я даже не знаю, что ответить на эту чушь, — беспомощно покачал головой Марат.
— А ничего отвечать не надо, — усмехнулась я. — Я и так уже все поняла. Следующим летом сюда можешь не приезжать, раз собираешься постоянно меня попрекать своими жертвами ради меня, которых совсем не было. Я уже себе представляю наше будущее — ты каждый день будешь паковать вещи и говорить, что уезжаешь обратно домой, а я стану тебя уговаривать остаться. Так вот запомни — не бывать этому! Или нормально все должно быть, или… вообще никак.
Я была зла, как тысяча чертей. И уже совсем не могла понять, где правда в наших словах… Сгоряча люди могут много чего друг другу наговорить, не понимая, что потом будут об этом жалеть. В минуты ссоры человеком руководит не ум, а ярость и желание перекричать собеседника, с которым до скандала был очень близок.
— Полина, я не хочу ссориться. Давай забудем все, что друг другу наговорили, — предложил Марат. — Мы же оба понимаем, что все не так. Это нервы. Просто нервы из‑за скорой разлуки. Послушай… Я всем сердцем хочу, чтобы наш роман был не курортным, а начавшимся на курорте. Понимаешь?
Но так быстро я не могла помириться. Я все еще была удивлена упреками Марата. И сказала:
— Давай вечером поговорим. До того времени подумаем над всем еще раз. А сейчас мне идти нужно.
— Куда?
Солгать Марату, что еду сопровождать маму в больницу, я не могла, потому что он наверняка предложил бы свою помощь. С мамой они всегда находили общий язык. Марат с открытым ртом слушал ее рассказы о мистике, а мама это очень ценила и считала его кем‑то вроде Ученика, который хочет постичь Истину. Марат же в свою очередь искренне считал ее человеком, обладающим этой самой Истиной.
В связи с этим обстоятельством я придумала новую легенду:
— Фулата попросила меня помочь ей выбрать подарок для Вани. У него скоро день рождения.
Ваня был парнем Фулаты.
— Да? Ну ладно. Только запомни: вечером мы должны увидеться и все раз и навсегда решить. Я не выношу эту ругань. Она меня угнетает.
— Хорошо.
— И еще, — остановил меня Марат. — Давай поговорим где‑нибудь подальше от пляжа.
— Почему? — удивилась я.
— Потому что боюсь найти еще одно послание в бутылке…
До Малого Якоря ходил автобус. Путь был недалеким — всего двадцать минут езды по серпантину — извилистой горной дороге.
Оглядываясь по сторонам, как какая‑нибудь воровка (нет ли поблизости Марата или Артема?), я достигла остановки и села в старый оранжевый автобус, который кроме маршрута «Лимонное — Малый Якорь» ничего в своей автомобильной жизни не видел. Изо дня в день он ездит по этой петлистой дороге. Наверное, водитель мог проехать весь путь с закрытыми глазами и ни разу не ошибиться на поворотах, которые на серпантине имеют очень большое значение…
В автобусе было душно, а все окна почему‑то наглухо закрыты. Прикрепленный к каркасу лобового стекла дребезжащий вентилятор гонял около водителя мух и горячий воздух.
Многие пассажиры были приезжими — их можно было узнать по бледным лицам и полиэтиленовым пакетам, которые они держали в руках на случай укачивания, — серпантин может вынести далеко не каждый житель равнин.
Из автобуса я вышла вся потная и помятая старушками с корзинами и ведрами, набитыми разнообразными фруктами и ягодами.
Где находится дом Васи, я запомнила с первого раза после прочтения послания. Дело в том, что Родниковая улица располагается по соседству с Майской, а там живет моя двоюродная бабушка. Но сейчас я шла не к ней, а к Васе.
По мере приближения к Родниковой мой шаг становился все медленнее и медленнее. Сейчас все причины посещения Васи показались мне в высшей мере глупыми, впрочем, как и сама эта вылазка.
С каждым шагом я ругала себя все сильнее: «И зачем я сюда приехала? Только зря время потратила. Нужен мне этот Вася, как пятое колесо телеге… Можно и без него все проблемы решить».
И я уже даже развернулась, чтобы поехать обратно домой, но в этот момент глаза наткнулись на табличку «Родниковая, 1».
Я остановилась так резко, будто наткнулась на невидимую стену.
«Идти или не идти? Он живет через несколько домов. Если я его увижу, то что скажу? Зачем мне его видеть в принципе?» — терзалась я сомнениями.
Поколебавшись, я все же сделала шаг вперед. Любопытство взяло верх. Мне очень захотелось посмотреть на Васю — человека, из‑за которого брюнетки сводят счеты с жизнью. А еще — может, это странно, но меня точно магнитом тянуло к двенадцатому дому. То ли потому, что я была до крайности заинтригована Васиной личностью, то ли я сделала в жизни что‑то плохое, из‑за чего настало время расплачиваться, ведь эта поездка повлекла за собой… Стоп! Не буду торопиться. Всему свое время.
Не помню, как я оказалась перед домом 12. Очнулась только возле него.
Я не понимала, что здесь делаю. Чувствовала себя как во сне. Все казалось каким‑то нереальным, будто нарисованным на бумаге, которая может колыхнуться, едва подует ветер. И трава, и небо, и хурма с только что начавшими наливаться плодами, и уже спелый инжир над моей головой — все нарисованное. Вот сейчас я проснусь в своей постели, и этот безумный поход к Васе окажется сном.
Но я не просыпалась. Вместо этого стояла у забора и осматривала дом № 12. Хотя с определениями я погорячилась. Это нельзя было назвать домом. На небольшом участке, заросшем сорной травой в человеческий рост и перезревшей кукурузой, стояло деревянное строение диковинного вида. Покосившееся, с облупившейся светло‑зеленой краской, какой обычно красят комбайны, размерами как хорошая собачья конура. Но больше всего меня поразило другое — на крышу дома была наброшена военная маскировочная сетка, а крыльцо для каких‑то целей было занавешено тоже сеткой, но рыбацкой.
«Слов нет», — только и смогла подумать я.
Как это ни странно, но дом № 12 с заметными щелями между досок очень гармонично вписывался в окружающий мир. Было бы удивительно, если бы на тихой и зеленой Родниковой улице не имелось подобного сооружения.
После увиденного я уже не могла с собой совладать… Теперь мне не терпелось посмотреть на самого Васю, обладателя столь необычных апартаментов. А может, я ошиблась адресом и Вася живет
