дома…
— То есть получается, из тюрьмы сбежал преступник, и так вышло, что он решил обосноваться на чердаке теть Томы? — переваривала я новости.
— Да, так все и получается. Он влюбился в нее и сделал предложение. Дальше ты все знаешь.
— И что же теперь будет? — удивлялась я.
— Пока не знаю. Но то, что накрылся мой проект «Дом с привидениями», — это знаю точно. А спектакли разыгрывать я не буду. Не хочу людей обманывать. Вот такая, Полина, жизнь сложная. Понадеешься на полтергейста, а он сбежавшим преступником окажется. Тома говорит, мужчина симпатичный…
Мама еще что‑то рассказывала, но я ее не слушала, думала о своем: «Это что же получается? Вася — не маньяк? Значит, он не сбегал из тюрьмы и в том доме‑развалюхе он живет, а не скрывается?»
Признаться, мне стало немного легче от осознания того, что меня поцеловал обычный парень, а не маньяк. Ничего это, конечно, не меняет, но уж лучше просто парень, чем какой‑нибудь извращенец.
— А Марат? Как у него дела? — вдруг спросила мама.
Я тоскливо посмотрела на нее. За то время, что она была занята предсвадебными делами, она словно жила в другом мире. Не видела мои страдания, не замечала, что я не хожу на работу, ее полностью захватили другие мысли. Что поделать, мама такая. Может выпадать из реальности на неопределенный срок, а потом опять в нее включаться и удивляться, сколько всего нового произошло за время ее отсутствия.
Наверное, это и к лучшему, что я сама все пережила. Я даже Фулате в жилетку особенно не плакала. Просто замкнулась в себе, а вернее, в своей комнате, и все.
— Марат? Не знаю, — пожала я плечами и, чтобы не распространяться, сказала: — Он уехал.
— Как уехал? — встрепенулась мама. — Куда уехал?
— Домой. Каникулы же закончились.
— А со мной почему не попрощался?
Я задумалась, а потом ответила:
— Он спешил. Очень.
— Поня‑ятно, — недоуменно протянула мама. — Правда, не думала, что он даже не попрощается. А вы? Вы что решили? Как будете общаться?
— Пока еще не решили. В процессе, — ответила я и, чтобы разговор не набирал обороты, направилась в свою комнату. — Ма, я к себе.
— Хорошо. А я Томе позвоню. Узнаю, как у них с «полтергейстом» дела. Интересно, она сообщит милиции или он будет у нее тайно жить?
— Да, интересно.
Сама не знаю, почему не рассказала маме обо всем произошедшем. Вроде бы у нас с ней налаженные отношения, больше похожие не на общение матери и дочери, а подруг. Во мне точно что‑то изменилось, если я даже с мамой не хочу откровенничать.
На следующий день я проводила Фулату и ее друзей. Раньше я очень боялась этого момента, думала, что сильно расстроюсь, но ничего такого не было. Я обняла ее, сказала, что буду скучать и что жду ее в следующем году, и помогла занести вещи в купе.
Фулата не обиделась на мою отстраненность. Она знала все подробности наших отношений с Маратом — то, как они зародились и закончились, и поэтому понимала, что все мои эмоции были отданы переживаниям по поводу разлуки с катамаранщиком.
— Держись, Полина, — сказала Фулата, когда мы оказались с ней наедине в купе. Она положила пакет с едой на столик, застеленный фирменной железнодорожной салфеткой. На столике стояла вазочка с простенькими цветами и лежало несколько шоколадных батончиков, за которые, как выясняется, когда они уже съедены, нужно платить. Африканка обвела взглядом купе и вновь обратилась ко мне: — Время раны залечивает. Твою оно тоже обязательно вылечит. Время — это волшебная мазь для таких вот ран. Знаешь, я не верю, что у вас с Маратом все закончилось. Вы так подходили друг другу… Как это по‑русски будет? Меня не оставляет недосказанности чувство. Как‑то не так все должно было закончиться. И вообще ваша дружба не должна была заканчиваться!
— Но тем не менее закончилась. Я тебя очень прошу, не ищи его в городе и не проси что‑то сделать, ладно? Так будет только хуже. Мы снова поругаемся. А я не хочу. У меня другая жизнь началась, без него, — вздохнула я и со значением сказала: — Я теперь в дельфинарии…
Фулата посмотрела на меня пронзительным взглядом, который точно рентген показывал ей все мои скрытые мысли, и проговорила:
— Не идет тебе дельфинарий, Полина, не идет.
— Как это — «не идет»? — отозвалась я.
— Не твое это — рыбу морским котикам бросать. Не смотришься ты с этим занятием.
— А с каким смотрюсь?
— На вышке смотришься, — серьезно сказала моя темнокожая подруга. — С биноклем в руках. В костюме спасателя. Смотришься, когда как ветер мчишься спасать человека, в беду попавшего. А с ведром рыбы, которую в бассейн ты кидаешь, — не смотришься.
После этого признания некоторое время в купе висело молчание.
— На вышке мне все будет напоминать о Марате, — произнесла я наконец. — Там же рядом прокат плавсредств… Нет, Фулата, обратной дороги нет. Раз уж так получилось, значит, тому было суждено случиться.
— Как хочешь, — не стала спорить Фулата. — Я просто мнение свое сказала. Ну, мы с тобой еще пообщаемся, когда ты придешь в себя. Сейчас же ты… не такая, как всегда.
— Прежней я уже не стану.
Фулата отвела взгляд и наигранно бодро хлопнула в ладоши:
— Жизнь продолжается, на месте не стоит. Как и этот поезд. Тебе уже пора выходить.
Я кивнула, поднялась с полки, собираясь уходить. Тут как раз в купе вошли темнокожие девушки — сокурсницы Фулаты, которые вместе с ней занимались плетением косичек. С ними я тоже попрощалась до следующего лета и вышла из купе.
Через три минуты я стояла на перроне и смотрела на Фулату в окно отъезжающего поезда.
Железнодорожный вокзал — это совершенно особенное место. Здесь люди плачут при расставании, улыбаются и обнимаются при встрече; стоя на перроне и глядя в окно, разговаривают по телефону с теми, кто уже сидит в вагоне и ждет отправления; идут за поездом, когда тот трогается… В поездах едут люди с разными судьбами, мыслями, проблемами. Когда состав прибудет к месту назначения, пассажиры расстанутся и скорее всего больше ни разу в жизни не увидятся.
Казалось, один из вагонов этого поезда занят не людьми, а моей прежней жизнью, которая вместе с составом уходит куда‑то вдаль.
Я поежилась словно от холода, хотя на улице была жара, развернулась и пошла домой.
Вечером ноги сами понесли меня на наш пляж. Точнее, на мой пляж. Теперь он снова мой, потому что я одна.
Несмотря на то что в душе была пустота, я сумела восхититься погодой. Вечер был необыкновенный — теплый, звездный, на черном‑черном небе ни облачка, были очень четко видны созвездия. Низко в небе висела огромная желтая луна с темными впадинами — лунными морями.
Я пришла на пляж и полезла в карман за зажигалкой, чтобы развести костер, и вдруг обнаружила, что надела шорты, в кармане которых лежала фотография. Фотография Марата. В прошлом месяце ее сделал Артем по моей просьбе. Тогда наши отношения с Маратом только зарождались. Как сейчас помню — разыгрался шторм, а Марат сидел у кромки воды, и от него было невозможно отвести взгляд. Он — красивый смуглый парень на фоне хмурой тучи, из‑за которой льются на море солнечные лучи. На его ноги набегает пенистая вода, ветер развевает волосы… Я увидела эту картину и попросила Артема
