Христе, услышанное нашим героем. Неизвестно, оказало ли оно тогда влияние на его еще не обращенную душу. Но вот образ ветхозаветного праведника в « Свободном подражании Священной книге Иова» Глинки, Павлу, воспитанному в иудейских традициях, был более близок. (Да и сам сочинитель говорил здесь: « У евреев ученые раввины, составители Талмуда, потом раввин Елеазар и другие…с благоговением рассуждали об этой книге»). И юноша мог подписаться под словами Федора Николаевича: « Повесть о страданиях Иова во все времена будет велика, прекрасна, для всех трогательна, ибо она основана на общей истине и составляет историю всего человеческого рода». Знал Шейн и о том, что Глинка написал « народную повесть», которую адресовал « сельским чтецам, деревенским грамотеям», а такие его песни, как « Не слышно шуму городского…» и « Вот мчится тройка удалая…», вошли в сокровищницу русской словесности.
Завсегдатаем в доме был и поэт, критик, мемуарист Михаил Александрович Дмитриев (1796-1866), называвший себя «антикварием литературных наших дел». Переводчик произведений Горация, Г. Гейне, Ф. Шиллера, И.Г.Гердера, Л. Уланда, он в то же время неизменно критиковал западников, сетовал на оскудение христианской любви, забвение старинных русских обычаев и переимчивость иностранного. Характерно, что в стихотворении « Семисотлетняя Москва» (1845), которое мог слышать Шейн в доме Глинок, он сетует:
Раз лишь ослушалась наша Москва! Не хотелось старушке
Бороды брить сыновьям, дочерей наряжать по-немецки!
Старые люди упрямы! Старые кости не гибки!
Стыдно ей было плясать на старости лет в ассамблеях,
Горько ей было, что внуки в Немецкую слободу ездят!
Хотя М.А. Дмитриев писал и лирические, и эпически-описательные, и публицистические произведения, современников больше привлекала его сатирическая поэзия, о которой Н.В. Гоголь сказал, что в ней « желчь Ювенала соединилась с каким-то особым славянским добродушием». Кроме того, Михаил Александрович был прекрасным рассказчиком, раскрыл Павлу художественные достоинства русской литературы XVIII века, которую большинство читателей 1840 годов воспринимало как череду нелепых ошибок. «Наша литература последней половины прошлого века была не так слаба и бесплодна, как некоторые об ней думают. – оспаривал это предубеждение Дмитриев. – Она ограничивалась не одними цветочками, но приносила плоды, которыми в свое время пользовались и наслаждались». Племянник видного стихотворца И.И. Дмитриева, близкого друга писателя и историографа Н.М. Карамзина, он дает живые портреты литераторов в интерьере времени, доносит до слушателя дыхание Екатеринина века. При этом безыскусственность и простота составляли особенность его повествования. Подкупали также особый доверительный тон и удивительная скромность автора. Свои бесценные мемуары он назовет потом « мелочи из запаса моей памяти» и будет говорить: « Я знаю многое кое-то об нашей литературе, или об наших литераторах, что теперь или не известно, или забыто…Я не признаю в этом никакого достоинства, потому что обязан этим только моим летам, только тому, что я живу дольше других, что я старее молодых словесников: преимущество не важное!» Хотя М.А. Дмитриеву в то время едва перевалило за пятьдесят, Павел воспринимал его как старика, но внимал ему с жадностью.
Кружок Глинок посещал прозаик, поэт, историк Александр Фомич Вельтман (1780-1870), в ту пору заместитель директора Оружейной палаты Московского Кремля. Действительный член Общества любителей российской словесности и Общества истории и древностей российских, он в своем творчестве деятельно разрабатывал тему Древней Руси (письмо « О Господине Новгороде Великом», 1834). Его считают создателем оригинального фольклорно-исторического жанра, черты которого видны в романах « Кощей Бессмертный. Былина старого времени» (1833) и « Святослав, вражий питомец» (1835). Белинский отмечал, что романы Вельтмана о Древней Руси « народны в том смысле, что дружны с духом народных сказок, покрыты колоритом славянской древности». К славянству же и славянскому фольклору писатель проявлял стойкий интерес – опубликовал роман « Райна, королева болгарская» (1843), стихотворную драму « Ратибор Холмоградский» (1841), а также написанную на основе сербских баллад и преданий « Троян и Ангелица. Повесть, рассказанная светлой денницей ясному месяцу» (1846). Важно и то, что Александр Фомич был неутомимым собирателем фольклора, что объединяло его с нашим героем.
В числе непременных посетителей литературных вечеров Глинок был поэт, переводчик, историк Николай Васильевич Берг (1823-1884), тоже ревностный энтузиаст славянства. Он перевел стихотворения и эпическую поэму «Пан Тадеуш» Адама Мицкевича. Однако особое внимание уделял Николай Берг народной песне славян, и общение с ним было благотворно и чрезвычайно полезно для Шейна. В 1854 году Н.В. Берг издаст сборник « Песни народов мира», куда войдут песни 26 народов - в оригинале и переводе на русский язык.
[3] В конце текста стоят инициалы «П.Ш». Такой криптоним использовал П.В. Шейн, публикуя свои материалы в журнале «Развлечение» (1859). Стихотворение было атрибутировано Шейну Н.П. Смирновым- Сокольским (Русские литературные альманахи и сборники XVIII-XIX вв. М., 1965, С. 236).
[4] Это стихотворение советская цензура признала антисемитским, и в СССР оно не перепечатывалось.
