Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

зала, как воскрешение всевидящего Божьего ока. Он надеялся, что обитатели этих пяти крыльев, не забывая о том, что за ними наблюдают из центрального зала, смогут постичь в пределах архитектурного и их собственного заключения истинную природу отношений между Богом и человеком. Да, разумеется, Дэнни ощущал присутствие всевидящего ока, пока спускался из крыла «А» в сопровождении тюремных надзирателей — сзади и впереди, когда шел через центральный зал и вниз по крылу «Е» к месту своего заключения. Но это всевидящее око состояло из многих сотен других глаз, да к тому же обладало руками — руками, которые исступленно колотили по железным решеткам камер. А еще у всевидящего ока был голос, доносившийся из разрывающихся от крика ртов, ряд за рядом, когда Дэнни проходил через строй ненависти. «Особая категория! Особая категория! Береги задницу!» — кричали все, и через каждые десять шагов трясущийся Дэнни слышал более личное, насмешливое: «Мы тебя достанем, сучара гребаный!»

Пока Дэнни добирался к своей камере в крыле «Ф», он стал похож на фантома и был мокрым от ужаса. «Мы решили поместить вас вместе, — гоготнул тюремщик, указывая жестом на дверной проем камеры, которую только что открыл. — Два черных мудака — чем не «сладкая парочка»?!»

В камере на койке сидел толстый чернокожий мужчина. Он оторвал взгляд от блокнота, где что-то записывал, широко усмехнулся и сказал: «Значит, ты и есть знаменитый Клэптонский убийца».

Вот так Дэнни повстречал Жирдяя, наставника из ада.

3.

— Учти, братан! — произнес Жирдяй. — Я здесь в авторитете, черт возьми, и если тебе не терпится стать куском мяса для тушения в горшочке прямо здесь, в гребаном «особом» крыле, так это можно устроить хоть завтра.

- Н-н-но как же... я имею в виду, что все мы здесь одной статьей мазаны, как может кто-то думать, что у него на это есть право.

- Право! Ха-ха-ха! О правах заговорил! Это действительно классно: сраный Клэптонский убийца рассуждает о правах! Да ты, гребаный монстр, истязал и насиловал шестилетнего ребенка в течение многих дней, прежде чем убил его и отрезал ему руки и ноги! Дерьмо! — Жирдяй провел пальцем вокруг выбритого на затылке знака омеги, после чего продолжил: — Чувак, ты мне действуешь на нервы. Уясни, что ты — самый говнистый из всех говнюков во всей этой гребаной тюрьме. И в «особой категории» есть своя иерархия, которую во всей стране определяют только здесь — в крыле «Ф», и ты в этой иерархии — самая мерзкая задница. — Жирдяй снова стал водить пальцем вокруг знака омеги.

Дэнни попытался сдержать нервный тик, от которого через несколько часов он уже был на грани безумия, тряхнул головой и прошаркал по линолеуму подошвами своих сношенных полотняных башмаков.

— Ну, так что, - спросил он спустя некоторое время, — кто собирается делать из меня жаркое?

— Уоллер собирается. Он бывший полицейский, понятно, а теперь здесь «пахан» хренов. Он и еще один ссученный стукач по имени Хансен, они уже «поимели» все гребаное крыло — пятьсот сорок заключенных по сорок третьей статье. И всех обложили налогом. У них есть наркотики, деньги, они говорят, что тем, кто приходит и кто уходит отсюда, не избежать встречи с ними. — Жирдяй поудобнее устроился на койке и сложил толстые ноги в позе лотоса, прежде чем продолжить делиться своей мудростью, словно какой-нибудь реальный буддист. — Видишь ли, заключенные «особой категории» в основном законопослушные и трусливые. Поэтому для них вполне естественно делать то, что говорит стукач, понимаешь? А вот эти стукачи — настоящие подонки, старик, правда.

— Но я пока еще в своем уме, — сплюнул Дэнни. — И знаю, что «особая категория» — не мой случай. Сегодня пойду на встречу с гребаным начальником, правильно? Они должны позволить мне, верно? И я ему скажу, что не хочу никакой защиты, ничего...

— Да-да-да-да, - вздохнул Жирдяй, как будто в очередной раз прослушал заезженную пластинку, — «особая категория — не мой случай» — по крайней мере не пьянь или распутник, — но позволь мне разъяснить тебе, чувак, по-дружески: у тебя есть только один способ отсидеть свой срок — здесь. Забудь дорогу туда, разговор продлится не больше семи секунд. Так или иначе, он не выпустит тебя, пока ты не заслужишь доверия, а тогда он сможет позволить тебе выйти, но только если составит о тебе надлежащее гребаное мнение. Нет, чувак, твой приговор — сорок третья статья, и у тебя есть лишь одна галимая надежда избежать издевательств, и эта надежда сидит прямо перед тобой во всей своей красе — Мистер Жирдяй, посредник, лицо, ведущее переговоры. Для тебя я — все равно что генеральный секретарь Организации Объединенных Наций.

Жирдяй рывком встал на ноги, прошлепал к двери, выглянул из камеры, потом поковылял назад к раковине в дальнем углу и снял кафельную плитку на забрызганной стене; там оказался тайник, где среди всякого хлама лежали шоколадки. Жирдяй вынул одну и поставил плитку на место, укрепив ее полосками «Блю-Тек». Подойдя к Дэнни, он протянул ему шоколад.

— «Сникерс»?— предложил он.

Дэнни покачал головой.

— Так что же это значит, ты - не из «особой категории»?

— Нет. — Жирдяй впился зубами в свой «Сникерс».

— Ну, тогда выходит, что ты - полицейский?

— Нет! Конечно нет! Я получил пять лет за... м-м-м... детское порно, усёк? Мне самому это не в кайф, понимаешь, но спрос диктует предложение... м-м-м... Я мог сидеть не в «особом» крыле — слава богу, есть друзья и прочее, но меня здесь все устраивает — из-за деловых возможностей, понимаешь? Здесь мой товар нарасхват, и я надеюсь неплохо заработать... м-м-м... ну и могу защитить тебя от издевательств, которым подвергаются все по твоей статье.

— И на фига тебе это надо? — спросил Дэнни, почуяв подвох.

Решив, что Дэнни готов к серьезному разговору, Жирдяй снова уселся на свою койку, стряхивая кусочки арахиса, шоколада и ирисок с нелепых, крикливых гавайских шорт.

— Ты знаешь, что за конверт у тебя с собой, да? — спросил он с кокетливо-похотливой интонацией.

— Ч-что? Ты это имеешь в виду? — Дэнни инстинктивно вытащил коричневый конверт, который, как ему говорили, он должен держать при себе.

— Что там внутри?

— Ну, не знаю, мои показания, приговор суда, материалы...

— Приговор суда, надо же, приговор суда! — Жирдяй выхватил конверт и, прежде чем Дэнни смог что-то возразить, вскрыл его, вытряхнул содержимое на койку и, внимательно проглядывая, стал сортировать бумаги. — Смотри, вот твои первые показания, вот — отчет полицейских, отчет психиатра и всякая ерунда, а вот — бинго! — Он держал в испачканной шоколадом руке небольшой конверт желтого цвета, из которого вытащил пачку фотографий. Изучив их и разложив на одеяле, Жирдяй снова заговорил: - Вот одно твое фото, и еще одно... ах, какая прелесть - место преступления, это стоит несколько шиллингов, а в интерьере — на пару шиллингов дороже; ну, а здесь уже реальные деньги: жертва на месте преступления — одна, две, три, четыре фотографии. Уф! Как же его изуродовали! Удачные ракурсы, к тому же фотки глянцевые, и старый снимок жертвы, ах-ах-ах! Неужели всеми любимая «История игрушек»?!

— Дай сюда! — Дэнни выхватил фотографию у Жирдяя, потом забрал и остальные. Он начал заталкивать их обратно в конверт, истерически крича: — У тебя совсем крыша поехала! Мудак долбанный! Вот так ты зарабатываешь, да?

Жирдяй отскочил - его новый сокамерник, возможно, выглядел хилым и подавленным, но лучше не нарываться. Дэнни говорил со злостью:

— Значит, ты продаешь это дерьмо, я прав? Твою мать, вот это? Ты продаешь это дерьмо заключенным «особой категории»? Ну и мразь! Не могу поверить. Мать твою!

— Адрес сучонка. — Жирдяй был невозмутим.

— Что?!

— Адрес. Один любитель мальчиков хорошо заплатит за адрес твоего ангелочка с «Историей игрушек» на груди. Контингент «особого» крыла хлебом не корми — дай только поглумиться над кем-нибудь. Они записывают все на пленку и отсылают семейству жертвы. Увесистый удар под дых. Ты можешь сделать