В ясный день от этих святых старцев воняет на десять миль, если ветер попутный. Сидят, крутят свои молитвенные колеса — мерзко. Завернулись в старые джутовые мешки, только шеи торчат, а по ним клопы ползают. Носы все сгнили, и они харкают бетелем через остатки ноздрей, точно плюющиеся кобры… Вот только не надо мне этой «Мудрости Востока».
И вот сидит такой святой старец, а сука-репортер приходит брать у него интервью. А он сидит и жует себе бетель. А потом говорит какому-нибудь своему служке: «Ступай к Святому Колодцу, принеси мне ковшик настойки опия. Я сейчас буду постигать Мудрость Востока. И вытряхни свинцовую чушку из набедренной повязки!» И вот он пьет свою настойку, и входит в легкий транс, и вступает в космический контакт — у нас это называется «откидон». Репортер говорит: «Будет ли война с Россией, махатма? Уничтожит ли коммунизм весь цивилизованный мир? Бессмертна ли душа? Существует ли Бог?»
Махатма открывает глаза, плотно сжимает губы и выхаркивает ноздрями две длинные красные струи бетеля. Они затекают ему в рот, и он снова глотает их, слизывая длинным обложенным языком. И отвечает: «А откуда я знаю, еб твою мать?». Прислужник говорит: «Вы слышали, что он сказал. Теперь валите отсюда. Свами хочет остаться наедине со своими медитациями». Ты только подумай — это и есть вся Мудрость Востока. Западный человек надеется, что существует какой-то секрет, который можно разгадать. А Восток ему отвечает: «А откуда я знаю, еб твою мать?»
В ту ночь Ли приснилось, что он в исправительной колонии. Вокруг только высокие голые скалы. Он живет в пансионе, где никогда не бывает тепло. Он пошел прогуляться. Только вышел на перекресток грязных булыжных улиц, как его ударило холодным ветром с гор. Он затянул потуже ремень кожаной куртки, чувствуя озноб предельного отчаянья.
Ли проснулся и позвал Аллертона:
— Ты не спишь, Джин?
— Нет.
— Холодно?
— Да.
— Можно, я к тебе лягу?
— Ах-х, ну ладно уж.
Ли залез в постель к Аллертону. Его трясло от холода и ломки.
— Ты весь дергаешься, — сказал Аллертон. Ли прижался к нему, сотрясаясь в конвульсиях подростковой похоти, которая обычно охватывает при ломке.
— Господи, какие у тебя руки холодные.
Уснув, Аллертон перекатился на бок и закинул одно колено на Ли. Тот лежал очень тихо, чтобы Аллертон не проснулся и не отодвинулся.
На следующего день Ли ломало по-настоящему. Они бродили по Кито. Чем больше Ли видел в городе, тем большую тоску это на него нагоняло. Город был холмист, улицы — узки. Аллертон сошел с высокого тротуара, и его задела проезжавшая машина.
— Слава богу, что не сбила, — сказал Ли. — Еще не хватало нам здесь застрять.
Они сели в маленькой кофейне, где тусовались какие-то немецкие беженцы — разговаривали о визах, продлениях и разрешениях на работу, — и завязали беседу с человеком за соседним столиком. Человек был худ, светловолос, с костистым черепом. Ли видел, как на висках у него бьются синие жилки в холодном высокогорном солнечном свете, заливавшем слабое, изможденное лицо и стекавшем с изрезанного дубового стола на деревянный пол. Ли спросил у человека, нравится ли ему в Кито.
— Быть или не быть, вот в чем вопрос. Мне вынуждено нравиться.
Они вышли из кофейни и пошли вверх по улице к парку. От ветра и холода деревья съежились. Несколько мальчишек на лодке плавали кругами по маленькому озерцу. Ли смотрел на них, раздираемый похотью и любопытством. Он видел себя — как он лихорадочно шарит по телам, по комнатам, по чуланам, ищет чего-то, — этот кошмар возвращался к нему снова и снова. В конце поисков — пустая комната. На холодном ветру его пробило дрожью.
— Давай узнаем в кофейне, где здесь найти врача? — предложил Аллертон.
— Хорошая мысль.
Врач жил в желтой вилле в тихом переулке. Еврей, гладкое румяное лицо, хорошо говорит по- английски. Ли разыграл интермедию с дизентерией. Врач задал несколько вопросов, начал выписывать рецепт. Ли сказал:
— Лучше всего помогает настойка опия с висмутом.
Врач рассмеялся и посмотрел на Ли долгим взглядом. Наконец он сказал:
— Скажите теперь правду. — Улыбаясь, он поднял указательный палец. — У вас пристрастие к опиатам? Лучше скажите. Иначе я не смогу вам помочь.
Ли ответил:
— Да.
— Ага-а, — протянул врач, смял рецепт, который начал выписывать, и бросил в мусорную корзину. Он спросил у Ли, сколько уже длится зависимость. Покачал головой, не сводя с него глаз.
— Ах, — сказал он. — Вы такой молодой человек. Вы должны бросить эту привычку. Или потеряете всю свою жизнь. Лучше пострадать сейчас, чем потакать привычке и дальше. — И он посмотрел на Ли долгим проницательным взглядом.
«Боже мой, — подумал Ли. — С чем только тебе ни приходится мириться в этом бизнесе». Он кивнул и ответил:
— Разумеется, доктор, я и хочу остановиться. Но мне нужно немного поспать. Завтра я еду на побережья, в Манту.
Улыбаясь, врач откинулся на спинку кресла.
— Вы должны отказаться от этой привычки. — Он повторил весь свой монолог снова. Ли рассеянно кивал. Наконец, врач потянулся к блокноту рецептов: три кубика тинктуры.
В аптеке вместо тинктуры Ли дали настойку. Три кубика настойки. Меньше чайной ложки. Ничто. Ли купил пузырек антигистаминовых таблеток и проглотил сразу горсть. Кажется, немного полегчало.
На следующий день Ли с Аллертоном сели в самолет на Манту.
Отель «Континенталь» в Манте был выстроен из расщепленного бамбука и неструганных досок. В стене их номера Ли обнаружил несколько дырок от сучков и заткнул их бумагой.
— Нам же не хочется, чтобы нас депортировали с пятном на репутации, сказал он Аллертону. — Меня немного ломает, как ты знаешь, а от этого очень хооочется. Соседи могут заметить кое-что оч-чень интересное.
— Я хочу подать официальную жалобу на нарушение контракта, — ответил Аллертон. — Ты говорил — два раза в неделю.
— Говорил. Ну, контракт, разумеется, штука гибкая, можно сказать. Но ты прав. Дважды — так дважды, сир. Конечно, если у тебя в штанах зачешется в перерывах, не стесняйся — дай мне знать.
— Я тебе звякну.
Для Ли вода была в самый раз — он терпеть не мог холодной. Когда он погрузился, то даже не вздрогнул. Они поплавали около часа, затем сидели на берегу и смотрели на море. Аллертон мог так сидеть часами и ничего не делать. Он сказал:
— Вон тот пароход уже час разводит пары.
— Я пошел в город — посмотрю на местные bodegas и куплю бутылку конька, — сказал ему Ли.
Городок выглядел древним — улицы, вымощенные известняком, грязные салуны, набитые моряками и докерами. Чистильщик обуви спросил у Ли, не хочет ли он «славную девочку». Ли посмотрел на него и ответил по-английски:
— Нет, и тебя я тоже не хочу.
У торговца-турка он купил бутылку коньяка. В лавке имелось все: корабельные припасы, скобяные
