— Работать, а не глазеть по сторонам надо! Двое вас, а толку…
— Напарника не попрекай, его почти сразу тяжело ранило, — повысил голос и связист.
— Все равно давай связь! Немедленно!
— А пошел ты…
Смачным матюгом закончил солдат-связист разговор с неведомым ему человеком.
Селезень какое-то время удивленно смотрел на телефонную трубку, потом неосознанно осторожно положил ее не на аппарат, а в раскрытую ладонь дежурного связиста. И сказал холодно, негромко, но внятно и беспощадно:
— Под трибунал мерзавца!
А рота умирала на болоте. И здесь еще одна никому не нужная жертва слепого случая: майор Исаев уже понял, что связист еще не устранил повреждения, что Селезень случайно налетел на него в тот момент, когда он, под шквальным огнем врага вдоволь наползавшись по болоту и у какой-то вовсе случайной кочки оставив раненого товарища, вышел на порыв, присоединился к линии связи, чтобы проверить ее. Может быть, лишь к первому из многих порывов он присоединился?
Лишь одиночки из бойцов роты вернулись в свои окопы. И стрельба начала постепенно стихать. Наконец наступила и полная тишина, невероятная после недавнего грохота.
А в груди майора Исаева вновь ожила уже знакомая острая игла. Она пронзила грудь до левой лопатки, мешала дышать, лишила возможности с прежней ясностью понимать происходящее. Он чувствовал, что боли в сердце вот-вот пересилят его.
Наконец на командный пункт батальона, как раз в тот момент, когда ожил телефон, прибежал матрос и, спросив на то разрешения у генерал-майора Селезня, доложил майору Исаеву, что матрос Чугунов, тот самый, который восстанавливал линию телефонной связи, убит вражеской миной, в клочья она разнесла его.
Майор Исаев с трудом вспомнил, что матрос Чугунов действительно был в его роте. Но как мог он сегодня исправлять телефонную линию связи, если погиб в бою… Когда же он погиб?..
Думая об этом, он и начал оседать, скользя спиной по стене блиндажа. Он уже не слышал, как командир бригады по телефону требовал немедленно прислать сюда врача с полным набором всех лекарств, какие могут потребоваться при сильном сердечном приступе. Это уже почти через месяц и в госпитале, где он, единственный сердечник, лежал среди раненых, узнал, что на этом злоключения того дня не окончились. Оказывается, Селезень не успокоился: в бесполезной атаке уложив почти всю роту, он после этого воспылал еще и желанием лично обучить наших командиров-артиллеристов корректировке огня. Его отговаривали, даже попытались умаслить, особо подчеркивая: дескать, вы, товарищ генерал, сегодня и так уже недопустимо много рисковали не только своим здоровьем, но и самой жизнью. Не помогло, он полез на высоченную сосну, в густой кроне которой на зыбком помосте из двух полусгнивших досочек сидели наши корректировщики. Цепляясь руками за тонкие дощечки, прибитые к стволу сосны, а потом ступая на них же, он поднялся, как рассказывали солдаты, метра на три или четыре, и тут очередная дощечка не выдержала тяжести его тела. Он кулем упал на землю. Дескать, вся болотина от восторга вздрогнула, когда это случилось. А он сказал, встав и правой рукой держась за ягодицу:
— Какая же у вас может быть боеспособность, если вы и нормальной дощечки найти и прибить не можете?
Тут же, в госпитале, майору Исаеву стало известно и о том, что он вновь лишь командир роты. Да это ли главное в жизни?
17
Только в ноябре майора Исаева, подлатав, выписали из госпиталя. После комиссии, которая высказала единое мнение: ему надо должность менее беспокойную. Он дипломатично поддакивал, слушая врачей, даже соврал очень своевременно, что имеет постоянную связь с родной бригадой и, поскольку недавно сам пришел к такому же выводу, уже попросил начальство для дальнейшей службы подобрать ему такое местечко, чтобы не очень дуло и вовсе не припекало; дескать, командование бригады твердо пообещало удовлетворить это его желание. А командиру бригады, явившись в его землянку, он и словом не обмолвился о заключении врачей. Просто вошел и доложил, приложив руку к шапке, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Тот, искренне взволнованный его прибытием, сам предложил ему должность помощника начальника штаба бригады. Майор Исаев честно сказал то, что думал:
— Спасибо… Только мне в роте спокойнее будет.
Командир бригады спорить не стал, он, помолчав, просто поднялся из-за рабочего стола и пригласил его отобедать вместе с ним, с комиссаром и начальником штаба бригады. Во время обеда почти не говорили, лишь изредка перебрасывались репликами, не всегда полностью понятными майору Исаеву. Зато потом, закурив, повели общий и доверительный разговор о делах на фронтах, главным образом обсуждали ход битвы на Волге, хотя исход ее был уже ясен каждому разумному человеку. Крупнейшая на сегодняшний день наша победа над фашистами, черт их подери! Можно сказать, эта битва — переломный момент всей войны!
Финны, они ушлые, они это давненько усекли и с октября вообще паиньки…
Вскользь коснулись и того, что с тех пор о Селезне ничего не слышали. Неужели отошла коту масленица?
И вдруг комиссар бригады спросил:
— Извини, Дмитрий Ефимович, но, поскольку ты сейчас человек вдовый, может, помощь какую надо оказать твоему сыну? Многого не обещаю, однако внушительное письмо тамошним местным властям мигом организуем.
— Пока нет необходимости… В тех краях мои родичи живут. Они приглядят за ним и помогут, если возникнет необходимость… Да и Порфирий уже устроился на работу. В Камское речное пароходство. Черт бы побрал эту проклятую романтику!.. Юнгой устроился на буксирный пароход «Рудознатец».
— Пытается себя минимумом требуемого для жизни обеспечить, — то ли спросил, то ли сделал вывод комиссар бригады.
— Да, рановато взрослеют наши дети, рановато, — заметил начальник штаба.
— Это даже хорошо, что взрослеют рано. Беда не люблю, когда у мужика бородища чуть ли не на грудь ложится, а сопли свои вытирать он все еще к мамочке или папочке бегает. — Сказав это, майор Исаев некоторое время помолчал, потом все же добавил в раздумье: — На мой взгляд, пусть они как можно быстрее взрослеют. Лишь бы не старились преждевременно.
Иными словами, разговор шел такой, словно не на фронте вели его и не командирами были собеседники, а в мирной жизни около добродушно попыхивающего паром самовара сидели почтенные отцы семейств, прекрасно знающие друг друга, и не спеша, обстоятельно беседовали о сиюминутном, наболевшем.
О разном, откровенно и доверительно, говорило командование бригады с майором Исаевым. Умолчало лишь о том, что с середины ноября Военный совет Ленинградского и Волховского фронтов тщательно разрабатывал совместную наступательную операцию, которая встречными ударами этих фронтов по шлиссельбургско-синявинскому вражескому выступу разгромила бы вражескую группировку, позволила бы нам прорвать блокаду Ленинграда. Не потому промолчали об этом, что сомневались в майоре Исаеве. Они и сами только и слышали, что она обязательно будет в начале будущего, 1943 года.
А о том, что 8 декабря в Москве произойдет утверждение директивы об этом нашем наступлении под Ленинградом, что тогда же та наступательная операция получит кодовое название «Искра», они, разумеется, и понятия не имели.
В тот день у майора Исаева состоялась одна и незапланированная встреча: сразу, как только вышел от командира бригады, так почти нос к носу и столкнулся со старшим лейтенантом Редькиным. Вроде бы и случайно с ним встретился, но в то же время несколько смущенное лицо особиста натолкнуло на догадку, что тот специально поджидал его.
А если даже и так, разве это плохо?
