Берта ещё по Кэмп-Кохуту, летнему лагерю для еврейских детей в Оксфорде, штат Мэн, где тот был наставником Джэглома: «Он был звездой, настоящий — «мистер Америка», блондин, бейсболист. В общем, мальчишка-герой, на которого все хотели походить, или быть его младшим братом».
Закадычным другом и главным человеком в судьбе Берта стал Стив Блонер. Как только он появился на горизонте, Гарольд стал лишним. Позже сам Берт, многое объясняя в своих отношениях с младшим братом, скажет: «Просто Стив стал Гарольдом». Подростками Берт и Стив тайком удирали из уютных домов, и дни напролёт проводили в букмейкерских конторках итальянцев в Уайт-Плейнсе [31]. Когда Стиву стукнуло семнадцать, из судейского кресла теннисной вышки он высмотрел потрясающую девушку в экстравагантной белой форме с огненно-рыжими волосами, которая направлялась на свой корт. Данные были великолепные: большие карие глаза, ни намёка на веснушки, маленькие аккуратные зубки и пухленькая, вполне оформившаяся фигура. Вот как о своём наблюдении позже вспоминал сам Стив: «Я провожал её взглядом, даже повернулся, так был потрясён, а потом спустился и сел позади кортов, чтобы никто не понял, на кого я так пялюсь. Наконец, вслух я произнёс: «Кто такая?» и кто-то ответил: «Это та девчонка, с которой мы хотим познакомить Берта». Я тут же помчался к нему и всё рассказал».
Джуди Файнберг выросла в соседнем Скарсдейле и стала настоящей находкой — её семья оказалась богаче Шнайдеров. Впервые Джуди встретилась с Бертом в пятнадцать лет. Он тогда приехал домой на Рождество на своей машине из Корнеллского университета. Вечеринку устроили в доме студенческого братства: Джуди со своим парнем осталась внизу, а Берт с подружкой пошёл наверх. Джуди непременно нужно было вернуться домой в определённый час, но её кавалер побоялся беспокоить Берта. Когда настало время уезжать, она поднялась, и всё сделала сама. «Я не хотела застрять там и испортить себе Рождественские каникулы. Думаю, на Берта это произвело впечатление», — вспоминает Джуди. В 1954 году, на Рождество, они поженились. Ей, уже студентке колледжа Сары Лоуренс, было 18, ему — 21 год.
За страсть к азартным играм, чрезмерное внимание к противоположенному полу и плохую успеваемость из университета Берта выгнали. Правда, трагедии из этого никто не делал — в запасе всегда оставался семейный бизнес. Так, в 1953 году, Берт начал карьеру в компании «Скрин джеме». Начал с того, что развозил по городу жестяные коробки с фильмами. Совместная жизнь Джуди и Берта в 50-х — рай с поздравительной открытки. У них двое детей с разницей в возрасте в два года: сын Джеффри и дочь Одри (в честь любимой актрисы Джуди — Одри Хёпберн). Берт выглядел и вёл себя как настоящий молодой республиканец. На многие вещи смотрел вполне традиционно и мог рассчитывать на счастливое и безоблачное будущее. «Я верил в «американскую мечту», — говорил он, — а политические пристрастия засунул куда подальше. Я хотел иметь семью, карьеру, деньги — всё, что положено».
Вспоминает Тоби: «Берт и Джуди оказались в Лос-Анджелесе в то самое прекрасное десятилетие надежды. Нашли роскошный дом в Беверли-Хиллз, отличные школы для ребят. Счастливейшие люди, как в «Саду Финци — Контини» [32], иначе и не скажешь! Смотрелись Берт и его принцесса Джуди как истинные отпрыски царской крови израильской. Но постепенно все мы оказались вовлечены в какие-то странные, всё разрушающие, замысловато переплетающиеся и совершенно непредсказуемые обстоятельства, которые, в результате, камня на камне не оставили ни от наших взаимоотношений, ни от самих людей».
Бак Генри вспоминает праздничный обед перед самым отъездом из Нью-Йорка. Было всего три пары: Берт с Джуди, Боб с Тоби и сам Бак с Салли, своей женой, с которой встретился в бытность её секретаршей у Майка Николса. Все отправились в клуб. Там, рассказывал Бак, он, наблюдая за тем, как Берт отплясывал твист, обратил внимание на то, какой невообразимый звон доносился из карманов друга. Тогда, посмеиваясь про себя, он подумал — да, парень, в Лос-Анджелесе тебе придется научиться выкладывать из карманов ключи и мелочь прежде, чем идти танцевать. «Года через три-четыре Берт, который, думаю, до этого и знать не знал, что такое марихуана, будет разбираться в самых экзотических наркотиках лучше, чем любой другой на этой грешной земле, — продолжает Бак. — Для милых еврейских мальчиков из Нью-Йорка поездка в Лос-Анджелес представлялась предприятием никак не меньшим, чем открытие Нового Света. И вот они уже спустились по трапу самолёта, вырядились в смешные костюмы, купили смешные сигаретки и подцепили молоденьких блондинок. Вот она — чистой воды пародия на ребят-первопроходцев, которые приехали сюда и сделали свой бизнес».
Однако в том, что сделали Берт с Бобом, оказавшись в Лос-Анджелесе, не было ничего смешного — они сделали деньги, много денег. Как-то Боб зашёл к Блонеру в офис и сказал, что хочет трансформировать «Вечер тяжелого дня» в телевизионное шоу. Вместе с Бертом они убедили «Скрин джеме» поддержать идею и собрали эрзац-группу «Мартышки». Трудно поверить, но шоу тут же стало хитом. Рэфелсон осваивал ремесло постановщика, изо дня в день занимаясь постановкой. Поначалу даже подумывали сделать из группы нечто вроде полигона для обкатки молодых режиссёров. Приходили Мартин Скорсезе, Уильям Фридкин, но продолжения не получилось. Фридкин, которого на мякине не проведёшь, прямо сказал Рэфелсону и Шнайдеру: «Слабовато. Содрали с «Битлз», но не лучше оригинала — четыре буржуя носятся туда-сюда, да карманы набивают».
Благодаря «Мартышкам», Шнайдер и Рэфелсон оказались в самой гуще музыкальной тусовки. Справедливости ради следует сказать, что Шнайдер играл так, как может играть только прирождённый артист. Отпустил бороду, волосы отрастил длиннее некуда. Причём его кудрявая белокурая грива удивительным образом контрастировала с бархатными костюмами сочного тёмно-зелёного или чёрного цвета. Выходя на сцену, Берт полностью изменял обстановку в зале, и дело здесь было не только в обаянии кинозвезды, которым он, несомненно, обладал — все оказывались во власти его необыкновенно сильной личности. Нарочито бравируя тем, что курит «травку», он с усердием новообращённого попыхивал в сторонку так, словно лавры открытия марихуаны принадлежали именно ему. Поговаривают, что он умудрялся распространять «косячки» даже на заседаниях совета директоров «Коламбии».
Джэглом приехал на Запад из Нью-Йорка в 1965 году и быстро подружился с Джеком Николсоном. Случайно встретившись с Рэфелсоном, он с удивлением узнал, что партнёр Боба не кто иной, как его бывший наставник по летнему лагерю. Так Джэглом одновременно стал и шутом при дворе Берта, и одним из его младших братьев. Иначе говоря — очередным блудным сыном, что Берт собирал под своё крыло. Непременным атрибутом одежды Джэглома был длинный шарф, картинно переброшенный через плечо, и экстравагантная шляпа с давно обвисшими полями. Подружился Джэглом и с Орсоном Уэллсом, который, словно гигантский разбитый корабль без руля и без ветрил, был обречён на вечный поиск спасительной бухты посреди враждебного моря. В «новом» Голливуде преклонялись перед Уэллсом и крах его карьеры, негодуя, расценивали не иначе, как наглядный пример того, как среда ставит крест на работе истинного художника.
Обычно Джэглом подвизался в доме Донны Гринберг и её мужа-миллионера в Малибу, на пляже Ла Коста. Донна к бизнесу не имела никакого отношения, но была умна, богата, привлекательна, да к тому же имела роскошный дом со множеством комнат. Комнат для гостей в нём было предостаточно. Имелся обширный патио, а непосредственно на пляже — плавательный бассейн. Регулярно Донна принимала чету Рэфелсонов, Бака и Салли, а также Джона Кэлли, который только что возглавил в «Уорнер бразерс» производство. Бывала в этом доме и Джули Пейн, дочь актёра Джона Пейна, и актриса-ребёнок Энн Ширли. Принадлежа к «золотой молодёжи» Голливуда, Джули всех здесь знала. У неё было идеальное «американское» тело — мускулистое и загорелое. Широкие скулы и слегка раскосые глаза придавали её внешности нечто экзотическое. Стремительная и необузданная, заядлая курильщица и поклонница алкоголя, Джули имела обыкновение уже за полночь врываться в дом Донны с криком: «Мне нужен твой бассейн, чтобы хорошенько потрахаться!». Но даже ей поведение Рэфелсона-котяры, вечно пребывавшего в поиске движущегося объекта, казалось из ряда вон выходящим: «Он никогда не упускал случая полапать меня. Как-то в бассейне подплыл и начал мять мою грудь, а Тоби была всего в метре. Такого себе ещё никто не позволял. Я, конечно, не стала кричать, ведь она могла услышать. Не думала, что он способен на такое, это было так грубо».
Рэфелсон и Шнайдер вели себя как сексуальные маньяки — табу для них не существовало. Стоило Тоби уехать с вечеринки, чтобы подменить няню, как Боб тут же звонил подружке. Неизменно, спустя считанные минуты, в кресле жены оказывалась какая-нибудь женщина. Его романам не было числа, а одна связь, с чернокожей Полой Страхан, продолжалась почти пять лет. Боб встретился с ней, когда вместе с Джеком устраивал просмотр танцовщиц для своей первой картины «Предводитель». Ей было девятнадцать
