сторонам противостояния. Именно поэтому Фридкин пресёк желание Хэкмена идеализировать своего «героя», копа Попи Дойла. В одной из сцен Дойл стреляет в спину убегавшему от него безоружному человеку. В другой, злодей — французский связной (он же — «Лягушка №1») — скрывается, а полицейский стреляет в агента ФБР и убивает его. Как и Олтмен, Фридкин не следует написанному сценарию, хотя Эрнст Тайдимен и получил за него премию «Оскар». По заверению режиссёра, все диалоги фильма — результат экспромта и импровизации.
К июню его отношения с Китти закончились. «Карьера всегда губила мою личную жизнь, — жаловался Фридкин. — Ничего уж не поделаешь, так получалось. Для сохранения отношений требовалось осознание блага для обоих. В том случае, если благо обоих совпадало с благом для меня и моей картины, противоречий не было. Возможно, с моей стороны это проявление высокомерия и черствости, но, право, я сам не так хорошо знаю себя, чтобы судить об этом».
«Французский связной» вышел в прокат в Нью-Йорке 7 октября 1971 года. Фильм обошёлся в 1 миллион 800 тысяч долларов. Фридкин весь вечер премьеры провисел на телефоне, получая данные о количестве зрителей на первом сеансе, втором и т.д. Наконец, повесив трубку, ухмыляясь во весь рот, он радостно выдохнул: «Я — миллионер». И было от чего радоваться: только на самом пике проката картина собрала 26,3 миллиона долларов в США, 12 миллионов за рубежом и 2 миллиона от продаж на телевидение. Так Фридкин стал режиссёром с надёжным банковским обеспечением. Его первый чек выглядел впечатляюще — $643 000. Незамедлительно Билли Фридкин стал брать уроки тенниса у профессионала Алекса Ольмедо на кортах отеля «Беверли-Хиллз».
Стоило Фридкину получить «Оскара», как он впал в депрессию — его охватило чувство, что он получил награду незаслуженно. «На следующий день после церемонии я в первый и последний раз в жизни посетил психиатра, — вспоминает режиссёр. — Я чувствовал себя несчастным человеком и рассказал врачу о своих переживаниях. Не то чтобы я считал свою работу никчёмной, просто я рассматривал её в реальном свете и с прицелом на будущее: 7-я симфония Шостаковича, 5-я Бетховена, ведь мне не взять таких высот. Врач не сказал мне ни слова, только писал что-то в своём разлинованном блокноте жёлтого цвета. Приём закончился и я ушёл».
Как бы там ни было, попытка Фридкина заняться коммерческим кино себя полностью оправдала. Он отбросил, по крайней мере на время, мысли о том, чтобы употребить свои многочисленные таланты на нечто большее, нежели обывательское зарабатывание денег. «Я не из тех, кто мнит себя художником в кино, — бахвалился он в печати. — Я делаю коммерческое кино, то есть — продукт, который люди будут покупать».
В начале лета Коппола позвонил Богдановичу и рассказал о планах Бладорна создать новую компанию. «Мы должны были собрать вместе несколько режиссёров, чтобы ставить фильмы независимо от студий и других компаний, а в результате вывести свою организацию на уровень открытого предприятия, — рассказывает Богданович. — Планировалось, что именно так мы сможем заработать приличные деньги». Идея была не нова и использовала принцип работы актёрской компании «Фёрст артистс», в которую входили Барбара Стрейзанд, Пол Ньюмен и Сидни Пуатье. Во многом реализация подобного коммерческого проекта стала пиком могущества режиссёров 70-х годов, после которого начался вполне предсказуемый закат. Коппола, Фридкин и Богданович вылетели в Нью-Йорк для встречи с Бладорном. За время полёта Богданович выиграл в покер 100 долларов у Копполы, а на обратном пути ещё 100, но в блэкджек, и уже у Фридкина.
Фридкин ещё ни разу не встречался с Бладорном. Вышло так, что он первым пришёл в его «люкс» в «Эсскекс хаусе». Бладорн открыл дверь и начал обнюхивать гостя.
— Фридкин, что за дерьмом ты себя поливаешь?
— «Гёрлейн».
— «Гёрлейн»? Иди за мной.
Бладорн повёл его в ванную, где среди одеколонов и туалетной воды со всего мира стояла и хрустальная бутыль «Гёрлейн». Хозяин открыл сосуд и, со словами «вот, что я делаю с этой жидкостью», вылил содержимое на туфли Фридкина. «Так я познакомился с Бладорном, — вспоминает режиссёр. — И всё время, что я его знал, вёл он себя ничуть не лучше. Далее Бладорн начал мне долго рассказывать, как он много лет назад служил привратником в этом доме, а затем заметил: «Сейчас я владелец этого здания. А пригласил вас всех сюда именно для того, чтобы показать, как можно, имея талант и смекалку, разбогатеть, как сделал это я сам».
Когда пришли Коппола и Богданович, Бладорн изложил своё видение дела: режиссёры могут снимать всё, что угодно, из расчёта бюджета картины до 3-х миллионов; никакого отчёта перед «Парамаунт»; студия готова вложить в новую компанию порядка 31,5 миллиона долларов. Билли Уайлдер как-то заметил, что «сама идея заслуживала «Оскара». Бладорн был окрылён тем, что может собрать в своём «загоне» сразу трёх самых модных режиссёров планеты. Но это было только начало: он планировал совершить «набег» и на другие «ранчо», особенно на «Уорнер», мечтая выкрасть Кубрика и Николса. Больше других эта затея пришлась по душе Копполе, который по-прежнему взрывался при одном упоминании имени Уэллса, и мечтал как следует пощипать его перья. «В определённой мере к согласию ввязаться вместе с Фридкиным и Богдановичем в эту затею меня подтолкнула жажда мести, — заметил как-то Коппола, — желание покарать этих мафиозных «Братьев Уорнеров».
Бладорн, пока ничего не совершив на ниве кинопроизводства, вынашивал идею в себе, не советуясь с Йаблансом. За пять минут до второй встречи в штаб-квартире «Галф + Уэстерн» на площади Колумба он позвонил руководителю «Парамаунт»:
— Ты даже представить не можешь, чего я добился — сказка стала былью, — пролаял он в телефонную трубку.
— Расскажи, пожалуйста, Чарли, что за сказка, что за быль?
— Я создал компанию режиссёров — Фрэнсис, Фридкин и Богданович!
— Великолепно, Чарли, великолепно. Желаю хорошо повеселиться.
— Не понял, разве тебе не интересно, ведь их компания станет частью твоей студии?
— Как бы не так, Чарли. Понятия не имею, о чём ты говоришь, так что попрошу без намёков.
— Так поднимайся к нам.
Йабланс в сопровождении трёх директоров компании пришёл в конференц-зал. Бладорн встретил их ослепительной улыбкой:
— Ну, что скажешь, Фрэнк? Неплохо, а?
— Дерьмо, глупее и придумать ничего нельзя. Я в этом не участвую. Вообще, Чарли, почему бы тебе просто не отдать им эту компанию? За что тогда ты мне деньги платишь?
— О чём ты, Фрэнк?
— Вас, ребята, я, конечно, понимаю, вы жаждете самовыражения. Наснимаете всякой чепухи, потому что ни на что сногсшибательное просто не способны, свалите от нас и будете работать на дядю, а нам останутся рожки да ножки.
— Ну, зачем ты так, Фрэнк, зачем. Будь помягче. К этой минуте накалился и Фридкин:
— Ну, ты, Фрэнк, и дерьмо. Не пойму, какого чёрта мы здесь сидим и выслушиваем, как он нас поливает.
Бладорн начал уговаривать его не уходить.
— Да пошли вы оба в одно место, — ответил Фридкин и удалился с гордо поднятой головой.
Несмотря на неудачное начало, все трое заинтересовались — прельщала и творческая свобода, и перспектива большой прибыли, и возможность поприжать Эванса. Но Йабланс продолжать противиться идее. Меньше всего на свете ему хотелось получить компанию, которая выкачивала бы у него деньги на производство продукции, контролировать которую он не мог. Причём, во всём он винил Фрэнсиса: «Коппола делал с Бладорном примерно то, что Страдивари со своими скрипками. Не удивлюсь, если процентов на 40 это была именно его задумка. Он прикидывался перед Бладорном бедненьким простачком в теннисных туфлях и вельветовых штанах, а сам летал на реактивных самолётах и ездил на лимузинах — типичный марксист в «Мерседесе» Но Йабланс решил пока не форсировать события, мол, всё равно из этой затеи ничего путного не выйдет. Режиссёры сами сожрут друг друга, поведут себя не лучше стран-участниц Лиги арабских государств, где каждый тянет одеяло на себя. Стоит дать режиссёру власть, разрешить действовать по своему усмотрению, как сразу все окажутся у разбитого корыта. «Конечно, я не мог
