берег.
— Эй! Куда? Отходим! — крикнул Норкин. Солдат оглянулся и махнул рукой:
— Давай!
— Здесь сибиряки стоят, — пояснил Мараговский. — У них только лежачие на тот берег переправляются.
Снова идет катер по Волге. Трещит от осколков его обшивка.
Ни одного фашиста не убили матросы с тральщиков в эту ночь, но несколько сотен защитников получил город, несколько десятков тони боезапаса и продовольствия сгрузили с катера на правом берегу. Катер встречали теплорадостно, как старого хорошего знакомого. Только во время последнего рейса командир батальона сибиряков обругал Норкина.
— Что привез? — крикнул он, подбегая к катеру.
— Консервы, пшено…
— Иди ты к чертовой матери со своим пшеном! Патронов давай! Пшеном я, что ли, стрелять буду!?
— Солдат накормишь…
— Родился ты дураком — дураком и умрешь! С патронами я еду всегда достану! — И, плюнув на мешок с пшеном, комбат убежал.
За работой не заметили, как наступило утро и рассвет застал катер на обратном пути к базе. Фашисты теперь хорошо видели его и стреляли точно. Одна из мин разорвалась у самого борта. Взрывной волной с Норкина сорвало фуражку. Но фуражка мелочь: на катере появились убитые, а раненых и не считали.
И когда начало казаться, что тральщику не дотянуть до острова, что не успеет он спрятаться за его высоким берегом, рядом появился бронекатер. Он догнал тральщика, прижался к нему бортом и прикрыл от осколков и пуль. Было слышно, как они барабанили по его броне.
— Молодец, Чигарев, выручил, — сказал Мараговский.
— Чигарев? А не врешь?
Мараговский не успел ответить, как дверь рубки бронекатера приоткрылась, из нее высунулся Чигарев и крикнул:
— Мараговский! Жив, бродяга? Мишка! Давай лапу! Поздравляю с возвращением домой!
Так вот и встретились Норкин с Чигаревым. Пожали друг другу руки, а поговорить-то и не пришлось. Только потом узнал Михаил, что Чигарев сильно изменился. Несколько дней после разговора с Ясеневым Владимир ходил сам не свой. Словно потерял что-то нужное и никак не мог вспомнить, когда и где это случилось. Обычно не сходил Чигарев с катера, а тут однажды, когда стояли рядом с тральщиками, вышел из каюты и спрыгнул на берег. Увидев Мараговского, он подошел к нему и сказал:
— Я должен извиниться перед вами, товарищ главстаршина. Тогда я был не прав…
Маратовский растерялся и невнятно пробормотал:
— Я тоже извиняюсь… сам виноват… бывает… Матросы впервые узнали, что губы у Мараговского тоже могут дрожать. С тех пор и началась дружба главстаршины и лейтенанта.
Выйдя из зоны обстрела, Чигарев помахал тральщику рукой и увеличил ход. Скоро белый бурун от его винта скрылся за островом. Норкин вышел из рубки. Раненый, пожилой мужчина с седыми висками, поднял на него слезящиеся глаза и спросил:
— Табачком не богат, земляк?
Норкин поспешно достал из кармана кисет и вывернул его над ладонью раненого.
— Себе-то оставь.
— Найду, бери.
— Спасибочко.
Норкин зажег спичку и, дав раненому прикурить, спросил:
— Как там?
— Плохо… Одну комнату из семнадцатой квартиры седни оставили…
В голосе солдата боль и обида. Он искренне сожалеет о том, что фашисты захватили те несколько квадратных метров.
На базе Норкин составил донесение о работе за ночь и хотел лечь спать, но к нему прибежал матрос.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан-лейтенант?
— Обращайтесь… Только я старший лейтенант.
— Вас в землянку к телефону просят. Норкин нехотя пошел за матросом.
— Вот этот, — сказал дежурный связист, протягивая трубку.
— Слушаю вас.
— Норкин? Мишка? — донеслось в ответ.
— Я…
— Здорово! Селиванов говорит…
— Леньчик! Здравствуй! Ты где сейчас?
— Об этом потом. Поздравляю тебя, Миша, с повышением. Ты теперь капитан-лейтенант!
— Спасибо… А ты откуда знаешь?
— От самого хозяина. Пришел приказ, ну я и не вытерпел.
— Спасибо… Спасибо… Что нового у тебя?
— Новостей хоть отбавляй! По телефону и начинать не стану.
— А ты коротенько.
— Сегодня ночью поговорим. Говорят, что работать вместе будем.
— Ладно. Уговорил… Тогда, пока, Леня…
— Не спеши. У меня еще одна новость для тебя… Верти дырку на кителе!
«Неужели наградили?» — подумал Норкин, а спросил, стараясь казаться спокойным: — Для чего?
— За отличное выполнение задания тебя наградили орденом Красной Звезды. Еще раз поздравляю тебя!.. А теперь спи!
— Леня! Ленька!
— Ну? Чего орешь?
— Может, ошибка вышла?
— Вот чудак! Раз говорю — точно, значит, точно!
— Ты-то все это откуда знаешь?
— Эх, Мишка! Такие вести, как камень, упавший в воду. Упадет он в одном месте, а волны далеко расходятся!.. Спи, — и Селиванов положил трубку.
Легко сказать спи! Михаил осторожно положил трубку на рычаг аппарата, ушел к себе в каюту, лег, но уснуть не мог. Слишком много хорошего нахлынуло на него.
Выйдя на Волгу, фашисты попытались расширить прорыв и бросились вдоль по реке к северу и к югу, но волны наступавших разбились о стойкость войск, собранных на флангах немецкого клина. Тогда все это скопище врагов метнулось внутрь образованного их фронтом мешка и начался новый штурм города.
— Через два дня наши гренадеры пройдут торжественным маршем по улицам Сталинграда! — захлебывались от восторга немецкие дикторы.
— Сталинград долго не продержится, — с притворной скорбью говорили военные специалисты Англии и Америки.
В это время фашистские солдаты еще верили своим дикторам: город, распластавший крылья кварталов по берегу легендарной русской реки, не имел мощных укреплений, да и защитников у него было маловато.
«Им не сдержать нашего натиска», — думали фашисты, и опьяненные воем «Юнкерсов», висевших над городом и рекой, бросались в атаку, штурмовали развалины домов.
— Русс, сдавайся!
Не было перед городом укреплений, но войти в него И продвигаться по его улицам оказалось не так
