Штрихами мрака озаряет свет И сам как бы во тьме таится, И все, что есть и все чего уж нет, В своем слиянии двоится… Под шелком перепончатым спешит, Подъяв скелетик черноспицый, Прохожая… и слабый мокрый щит В ее руке пред ней влачится. И новомодный стал ее наряд Слегка нарядом допотопным, И юбкой темною туман подъят Над каблучком ее трехстопным. И скрылась, даже шага не пройдя. И снова лишь шаги мужские Не отстают в тумане от дождя – Не сердца женского стихии… Не сердца женского – мужских усталых плеч… На них, на них величье блеска, Чтоб темными сурдинками возлечь На глохлый шум глухого плеска. Из пустоты… густеющей… у ног… Исходит… зыблется… колеблет… И стелет… пеленающий… венок… Свои медлительные стебли… Иссеро-призрачная… белизна… Колеблемое… удлиняет… И еле зыблемая… голизна… Те колебанья пеленает…. Как Байрон дождь – плащи, плащи, плащи, И в непомерном промежутке Меж небом и землей себя ищи, Чтоб не было тебе так жутко, Чтобы ты мог, был в силах ты забыть Оттенки, отзвуки той встречи… Беспамятным в тумане можно ль быть – В тумане вспоминают плечи… Есть память плеч… И нужен ей туман… Без плеч в тумане все забвенно… Чем сладостней, чем глубже был обман, Тем их возвышенней согбенность… Туманностью… колеблемая… твердь… Восходит… зримо… еле-еле… Сыреющая… пеленает… смерть… Пеленками… без колыбели… Стремительной душе наперекор, Идет медлительное тело… Как! ты еще бессмертна – до сих пор… А я уж умереть хотело… И твердь… едва восходит… до колен… Баюкаемых еле-еле… Окутываемых… в сокрытый тлен… Пеленками… без колыбели… Большие люди мелкого дождя… Одни мечты, одни заглавья… И до конца ничто не доведя, Борта опущены к бесславью… Дождливый час их научил иметь Души ужасные манеры… Сутулиться… Не сметь… И сметь… И сметь… И быть классическим примером… Все дальше пред стаканом локти класть На одинокий столик липкий, Чтоб долго ошибавшаяся страсть Еще была подсказкой скрипке… И пустоты… густеющей… у ног… Исходит… зыблется… колеблет… И стелет… пеленающий венок…
