игроков, Ивану Матвеевичу Толстому, собиравшемуся усесться, и со смехом выдернул из-под него стул. Толстой грузно упал на ковер. Его кинулись поднимать, а скверный мальчишка, хохоча, выскочил из комнаты. Император немедленно отреагировал. «Он положил на стол свои карты, — рассказывал очевидец, граф В. А. Соллогуб, — встал и, обращаясь к императрице, сидевшей невдалеке: „Встаньте, сударыня! — произнес он, возвышая голос для того, чтобы все присутствующие (а главное — преступный сын. — В. Б.) могли расслышать то, что он говорил. Императрица поднялась. — Давайте попросим прощения у Ивана Матвеевича за то, что так плохо воспитали нашего сына!“»
Царских детей не приучали к роскоши и излишнему комфорту: комнаты их были невелики, просто обставлены, снабжены лишь самым необходимым. Близкие по возрасту дети (две старшие дочери и два младших сына) жили вместе. Собственную комнату с элегантной обстановкой дети получали только по наступлению взрослости — в шестнадцать лет. Детей не баловали сладостями — конфеты и мороженое они видели лишь за общим столом или по праздникам. Ольга Николаевна вспоминала, что одеваться ей всегда было «скучно». «Мама или гувернантка заботились вместо меня об этом, и только будучи замужем, я стала думать о том, как я одета, чтобы понравиться моему мужу».
Любые проявления тщеславия отец-император немедленно пресекал. В 1827 году старшие девочки Мария и Ольга (восьми и пяти лет) должны были участвовать в церемонии крестин великого князя Константина Николаевича. «К крестинам, — вспоминала Ольга Николаевна, — нам завили локоны, надели платья-декольте, белые туфли и Екатерининские (ордена св. Екатерины. — В. Б.) ленты через плечо. Мы находили себя очень эффектными и внушающими уважение. Но — о разочарование! — когда папа увидел нас издали, он воскликнул: „Что за обезьяны! Сейчас же снять ленты и прочие украшения!“ Мы были очень опечалены. По просьбе Мама нам оставили только нитки жемчуга».
До пятнадцати лет на наряды великих княжон выделялось всего по триста рублей в год; недостающее добавлялось в виде подарков на Рождество и дни рождения.
Не менее решительно отец препятствовал и любым другим проявлениям тщеславия. Современница рассказывала, что великая княжна Мария Николаевна «любила, чтоб часовые отдавали ей честь, и как шустрая девочка (ей было тогда двенадцать лет. — В. Б.) умела всегда после обеда ускользнуть с глаз старших, проворно выбежать на крыльцо с апельсином в руках, сделать книксен часовому и сказать ему: „Миленький солдат, сделайте мне честь, я вам подарю апельсин…“ И часовой, разумеется, исполнял желание великой княжны, и она пре- довольная убегала опять во дворец. Николай Павлович поймал как-то нечаянно на месте преступления шалунью, и с этих пор было строго запрещено часовым отдавать честь великой княжне, когда она одна, а приказано отдавать ей честь только тогда, когда она выходит или выезжает из дворца со своей воспитательницей или с кем-нибудь из членов царской фамилии».
Когда французский посол маршал Мармон просил позволения официально представиться маленькому наследнику, Николай Павлович отклонил его просьбу: «Вы вскружите ему голову. Генерал, командовавший армиями, выражает свое почтение восьмилетнему ребенку!.. Я хочу сперва воспитать из сына человека, а потом уже сделать из него государя». И Николай пригласил Мармона в Царское Село, чтобы познакомиться с наследником в неофициальной обстановке.
Вместе с тем детей очень рано приучали к необходимой в их положении
публичности. В те блаженные времена цари еще не прятались от своего народа. И Александр I, и Николай I, их семьи могли себе позволить прогуливаться по городу или по парку в окружении простых смертных, которых не разгоняла полиция, а удерживала в некотором отдалении от августейших особ лишь почтительная вежливость. Все загородные императорские резиденции были одновременно дачными местами, и праздная публика беспрепятственно ходила в царские сады.
Современница вспоминала, как в 1834 году «излюбленная прогулка наша (в Царском Селе) была — ходить смотреть, как играли царские дети на зеленом лугу против Александровского дворца». Четырехлетний Константин Николаевич, «тогда еще маленький хорошенький карапузик, с которым, не стесняясь зрителями, вечно воевала нянька его, англичанка Мими. Помню, какая раз вышла баталия у них из-за потерянного кушака. Англичанка, чтобы наказать мальчика за это преступление, насильно повязала его по рубашечке своим носовым платком, а маленький великий князь ревел во все горло и от стыда прятался головой к ней в юбки… На тот неистовый крик подошел к ним государь, и когда узнал, в чем дело, то дал сыну маленький подзатыльник и сказал: „Прекрасно, Мими! Прекрасно! Так ему и надо, пусть не теряет больше своих кушаков“».
Постоянное сознание того, что, где бы они ни появились, на них непременно сбегаются смотреть зеваки, как на слонов в зверинце, делалось для царских детей привычным. Большого удовольствия это не доставляло («мне было гораздо приятнее смотреть самой, чем давать себя разглядывать», — говорила Ольга Николаевна), но помогало преодолевать застенчивость и напряженность, вырабатывало спокойную естественность манер и поведения.
Сыновья — великие князья — по традиции готовились к военной карьере, и потому особенно много внимания обращалось на их физическую форму и строевую подготовку. В наибольшей степени это касалось двоих младших, так как средний брат — Константин Николаевич — предназначался к службе во флоте. Даже в воспитатели ему дали знаменитого мореплавателя и ученого-гидрографа Федора Петровича Литке, а с семи лет Константин каждое лето совершал морское плавание. Третий сын Николая I — Николай Николаевич, — как и отец, должен был стать военным инженером, а четвертый — Михаил Николаевич — артиллеристом.
Младшие братья-погодки росли и учились вместе и оба были зачислены в 1-й кадетский корпус. В корпусе они, конечно, не жили; занимались дома по его программе, но летом вместе с кадетами принимали участие в лагерных учениях и маневрах. Император часто сам командовал учениями и никакой поблажки сыновьям не делал. Один из бывших кадетов, вспоминая, как Николая и Михаила привозили в придворной карете на отрядные учения, рассказывал: «По окончании ученья государь повел нас с заднего плаца на штурм лагеря, направив колонну 1-го корпуса, в которой шли великие князья, в лагерный клоак, который они и перешли по пояс».
Три товарища
Старшему из сыновей Николая — Александру — была уготована судьба наследника престола, и на его образование обращали особое внимание. Впрочем, младенчество Александра Николаевича, пришедшееся на время, когда отец его еще не занял престол и даже не числился официальным наследником, прошло вполне обычно.
Александр родился в 1818 году в Москве, в кремлевском митрополичьем дворце, где находилась временная резиденция его родителей, приехавших с визитом в древнюю столицу. Поэтому и крестили младенца по старинной традиции в Чудовом монастыре и во время крестин возложили (как Петра Великого) на раку св. Алексия, митрополита Московского.
Руководила его воспитанием до шестилетнего возраста Юлия Федоровна Баранова, урожденная Адлерберг, подруга детства Николая Павловича, которую тот любил как сестру. Бонной Александра стала та самая «англичанка Мими» — М.В. Коссовская (по мужу), которая потом воевала с маленьким Константином Николаевичем за потерянные пояски.
Николай первенца обожал, очень им гордился и пытался воспитывать из него солдата. Современница вспоминала, как счастливый отец хвастался сыном: «Разбудил спящего ребенка и вынул его из кроватки, утверждая при этом, что солдат должен быть готов во всякое время. Потом, поставив сына на пол, сам стал рядом с ним на колени, взял громадный барабан и под звуки выбиваемого им самим марша заставил сына маршировать». (Эпизод очень в духе Николая: при всех своих достоинствах он временами был ужасным солдафоном. Впрочем, он тогда был еще очень молод — ему еще двадцати пяти не было.)
В 1824 году шестилетнего Александра передали на руки преподавателю 1-го Кадетского корпуса, участнику Отечественной войны 1812 года капитану Карлу Карловичу Мердеру (1788–1834). Соединяя твердую волю и невозмутимость с доброжелательностью и добродушием, он, как свидетельствовала великая княжна Ольга Николаевна, «был прирожденный педагог, тактичный и внимательный. Правилом его работы было развить хорошие черты ребенка и сделать из него честного человека. И этому правилу он
