способствующая эмигрантам вернуться в Россию.
— Снова работа без оплаты? — криво усмехнулась Марина. — И знаете, мне не очень нравится сама идея: помогать дуракам влезть в трясину.
— Ах, все совсем не так. Россию надо восстанавливать на основе новых принципов. И это должны делать порядочные люди. Здесь их много. И они нужны Родине.
У Марины зрела гневная отповедь, но тезис о честных людях ее поколебал. Должен же Сергей найти приложение своему главному таланту — безукоризненной честности?
Первая попытка Сергея увлечь Марину картиной счастливой жизни в СССР показалась ей неудачным розыгрышем.
— Марина, а как вы можете иметь мнение относительно новой России, если не хотите ничего о ней знать? Почитайте, интересно… — Сергей подвинул Марине стопку газет, она привычным брезгливым жестом сдвинула их на самый край стола.
— Все давно известно: сборище убийц и бандитов.
— Ну… это слишком. А если подумать о том, о чем мечтали еще народовольцы — о свободе народа, о всеобщем образовании, развитии экономики, здравоохранения? Может, найдется что-то хорошее?
— Кто там у вас работает пропагандистом на зарплат те ЧК? — усмехнулась Марина. — Хорошо — примем на веру свободу, образование, здоровье. А что против? Куда делись эти коммунисты с волчьими лицами, что-разграбили Россию? Куда делись чекисты, выискивающие «бывшие враждебные элементы»? А тюрьмы для политических, что набиты «бывшими»? Недобитками Добровольцев?
— Да вы больше осведомлены, чем наше руководство, регулярно посещающее СССР, Кто напугал вас такой чушью? — Сергей ощутил явную враждебность к категоричному тону Марины. Всегда так — права только она!
— Те, кому я верю. — Марина вставила папиросу в мундштук, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась, выпустила дым, с тоской глядя на Сергея. — Если вы серьезно здесь меня агитируете, то я очень настоятельно вас прошу, Сережа, отнеситесь к информации вдумчиво. Помните — ваше доверие очень легко обмануть. Найдется много хитреньких дядечек, для которых вы можете стать желанной добычей.
Сергей задумался, но что-то мешало ему принять сторону Марины: первое — страстно хотелось верить, что родина возродилась, и еще хотелось, чтобы Марина, наконец, ошиблась и получила доказательства его — Сергея правоты. Уж если они скрестили шпаги, то тут, на своем поле — в политике — Сергей не уступит первенства.
Похожие разговоры вспыхивали еще не раз. Постепенно слушателями Сергея оказывались Аля и Мур — Марина не желала даже оставаться в комнате. Она отстранилась. И просмотрела, как в ее доме, в ее семье произошла перестановка сил. Любовь к отцу, преклонение перед его духовной чистотой, героизмом она сама внушила детям Своими стихами. Они живо тянулись к отцу.
В отличие от требовательной матери, Сергей был мягок, ласков, простодушен. К человеку с такими сияющими чистотой глазами не могли остаться равнодушными даже посторонние. Дети же — полностью отдали ему свои души и мысли. А он — стремясь отдать детям все самое лучшее, делился с ними своими мыслями, мечтами, планами. Все это касалось их будущности, а будущность своей семьи Сергей связывал только с Родиной.
— Папа, нам надо серьезно поговорить. — Алины синие озера потемнели под густыми нахмурившимися бровями. — Мне нужен совет. Что ты думаешь о позиции Марины насчет России?
— Думаю, вы с Мариной не нашли общего языка в этом вопросе. Да и я тоже никак не могу подступиться.
— Понимаешь, меня раздражает ее упорство, нежелание понять наши устремления. Даже в глазах Мура она выглядит анахронизмом: живет по давно отмененным законам, не понимает современности, прогресса, будущего, — Аля раскраснелась, высказывая свои давнишние расхождения с Мариной.
— Ты взрослая, ты моя дочь во всех своих душевных движениях. Ты должна понять то, что из-за упрямства и несгибаемости не хочет понимать мама. Марина просто закрыла дверь у меня под носом и заткнула уши! Она отвернулась от нас, — он тяжко вздохнул. — Оба мы знаем, что переубеждать ее бесполезно.
— Но пытаемся, и каждый день у нас стычки по этому поводу. Наших ребят из эмигрантов — поэтов, художников, критиков — тоже захватила идея возвращения. Всем кажется, что на родине начинается новая жизнь, открываются новые возможности! А мы тут отсиживаемся — никому не нужные отбросы, третий сорт! Обидно жутко — ведь я умею так много.
«Пораженная, прямо сраженная в грудь»
Настроения Али и ее юных друзей не случайны. Пропагандистская работа среди эмигрантов велась мощная. Об успехах социалистического строительства вдохновенно рассказывалось во всех советских изданиях и фильмах. В зверства системы, описанные в эмигрантских газетах, мало кто верил. Тех, кто уезжал или был готов уехать, вела любовь к России, вера в нее и — что, может быть, еще важнее — глубокое ощущение своей ненужности, неуместности, отщепенства на чужбине. Этими чувствами жила и Аля. А Эфрон и вовсе оказался среди самых честных и легковерных.
— У молодежи совсем другие настроения! — вдохновенно рассказывала Аля. — Мы следим за тем, что происходит в России, спорим! Эти фильмы, эти новые человеческие лица и трудовые руки! Они ввели всеобщую грамотность! Азиатские женщины снимают паранджу и вступают в молодежные организации. Они открывают библиотеки, школы! А в Крымских дворцах, отнятых у буржуазии, сделали санатории и в них лечатся простые люди, от туберкулеза между прочим! Но, папа, мне важно знать твое мнение.
— Алечка, я думаю, как гражданин России, как твой отец — тебе надо попробовать съездить в Москву, посмотреть все своими глазами. Если все так, как нам рассказывают, я сам приложу все усилия к восстановлению своей страны. Если пустят. — Сергей посмотрел ей прямо в глаза:
— Признаюсь тебе: я подал в Постпредство прошение о выдаче мне советского паспорта. Могут, конечно, отказать, учитывая мое прошлое.
— Я тоже хочу быть полезной. Пожалуйста, папочка, поручи мне какую — нибудь работу в «Союзе возвращения»!
— Это жутко опасно! — он состроил страшную гримасу. — Помнишь, как ты боялась льва? — Аля рассмеялась. — И тогда не боялась. Злых львов с такими глазами не бывает. Глаза должны быть, как у нашего хозяина, — хищные буравчики.
В 1931 году Сергей Эфрон серьезно заболел — третье возобновление туберкулезного процесса. Настроение в доме тяжелое. Ариадна старалась почаще оставаться с отцом. Порой ему дышалось очень трудно, он лежал в постели, стараясь не показывать, что чувствует себя худо.
— Алюша, присядь ко мне, — позвал Сергей. — Аля села на край кровати, отец обнял ее, погладил по голове и вдруг расплакался.
Аля испугалась, и слезы хлынули сами.
— Я порчу жизнь тебе и маме.
— Глупости! Не все же много зарабатывают! Многие живут не лучше нас.
— Я не об этом. Ты еще маленькая, ты ничего не знаешь и не понимаешь. Не дай тебе бог испытать когда-нибудь столько горя, как мне. И лучше не будет. Все может стать только хуже и труднее.
— Ты обязательно поправишься! Обязательно!
Эфрон попытался улыбнуться, прижал к груди Алину голову, проговорил в пахнущий детством затылок:
— Детка, ты не знаешь и не можешь знать, как мне тяжело. Запутался, как муха в паутине, и пути назад нет.
Потом спросил:
— А может, лучше мне оставить вас и жить одному?
— Ты не любишь нас? Тебе плохо с нами?
