Первыми в 1979—1980 годах подверглись атаке с Лубянки издательство «Современник», директор его Ю. Прокушев и главный редактор В. Сорокин. Опыт т. Ягоды был позабыт, возились долго, не всегда умело. Какие-то доносы, проверки документации, вызовы сотрудников «на беседы» и т.п. Ну, одолели в конце концов, сняли Прокушева и Сорокина, но с каким шумом! Впрочем, в издательстве с тех пор перестали выходить и боевые книги современных патриотических авторов, и переиздания русской классической мысли.
Андропов умел учиться, а его доверенный Бобков вполне соответствовал патрону. Комиссии… какие-то справки и беседы… К чему? Сотни две российских писателей отправили слезницы в разные инстанции, жаловались, видите ли, на произвол… Им толком никто и не ответил. Кого стесняться-то, да и чего? Запад в защиту «русистов» не пикнет, это не Сахаров со Щаранским… Скорее уж одобрит.
Дальше андроповские «органы» стали работать куда веселее. Журнал «Наш современник» твердо вел русскую линию рукою редактора С. Викулова, имел немалый тираж и большой авторитет среди интеллигенции. В № 11 за 1981 год в журнале одновременно вышло несколько очень боевых материалов. Разразился скандал (дело не обошлось без внутренней провокации, но об этом как-нибудь потом). Обвиняемых авторов было четверо: В. Кожинов, А. Ланщиков, С. Семанов (все старые «молодогвардейцы»), а также более молодой В. Крупин. Дело решилось быстро: авторов осудили публично (в пример иным прытким), Викулова оставили, но обоих его заместителей уволили. Журнал временно скукожился. Все прошло быстро и результативно. И никакого шума или надоедливых писем…
Год спустя так же оперативно развалили саратовский журнал «Волга». Из всех своих провинциальных собратьев он был едва ли не самым тогда прорусским. Поводом послужила блестящая статья М. Лобанова, где очевидно подвергались сомнению ценности «коллективизации» и даже – и сказать-то вслух было невозможно – идеи т. Ленина. Главного редактора журнала Н. Палькина немедленно уволили, а сам журнал захирел и хиреет по сию пору.
О снятии руководителей «Комсомольской правды» и журнала «Человек и закон» уже кратко говорилось. «Преступный почерк» тут такой же, но задачи Андроповым ставились гораздо более широкие, а он лично этим занимался. Любопытно, что делалось это без всяких положенных согласований с органами пропаганды. Ганичева пригласил Зимянин, объявил, что он переводится редактором альманаха «Роман-газета», не разрешил задавать никаких вопросов и быстренько отправил восвояси. Когда в апреле 1981-го снимали меня, один аппаратчик спросил Секретаря ЦК по идеологии, в чем, мол, дело. Ответ последовал сразу, но довольно невнятный: «Этот случай посложнее, чем с Ганичевым». То есть сам не знал, да и знать не хотел. Впрочем, об этом позже.
Итак, подытожим: уже на исходе семидесятых годов Андропов, пользуясь ослаблением общего политического руководства в Кремле, стал самостоятельно решать важные идеологические вопросы. А ведь еще в 1974-м, в период «дела Солженицына», только лишь указывал своим подчиненным, как исполнять «решения партии». Не более того. Это был очень и очень серьезный признак. Что же, Брежнев и главный идеолог Суслов этого не замечали?
Нет уж, совсем не простаки они были и весьма опытные политики. Так что же? И здесь нужно опять вернуться к важнейшей теме тех лет – «кремлевской медицине» и состоянию ее главнейших пациентов.
Лейб-медик Кремля Е. Чазов уже был представлен читателю ранее. Он возглавлял так называемое 4-е управление Минздрава СССР, что в зашифрованном виде обозначало всю кремлевскую лечебную систему. Формально это подчинялось министру здравоохранения, но по сути строго надзирала за пациентами и врачами Лубянка. Так повелось еще со сталинских времен и просуществовало до конца Советской власти. Воспоминания Чазова очень откровенны. Он не был политиком, да и, по-видимому, несколько простоват. Он прямо рассказал, что именно Андропов продвигал его перед Брежневым на этот пост, а у него имелись конкуренты.
«Семь месяцев стоял во главе такого управления исполняющий обязанности, и дальше сохранять такое положение было просто неудобно. Единственный человек, активно поддержавший Брежнева в его решении, был Ю.В. Андропов. Дело в том, что летом 1966 года, за несколько месяцев до моего назначения, мне вместе с академиком Е.В. Тареевым пришлось консультировать Ю.В. Андропова в сложной для него ситуации.
Тамошние врачи и консультанты, не разобравшись в характере заболевания, решили, что Андропов страдает тяжелой гипертонической болезнью, осложненной острым инфарктом миокарда, и поставили вопрос о его переходе на инвалидность. Решалась судьба политической карьеры Андропова, а стало быть, и его жизни. Мы с Тареевым, учитывая, что Андропов длительное время страдал от болезни почек, решили, что в данном случае речь идет о повышенной продукции гормона альдостерона (альдостеронизме). Это расстройство тогда было мало известно советским врачам. Исследование этого гормона в то время проводилось только в институте, которым я руководил. Анализ подтвердил наше предположение, а назначенный препарат «альдактон», снижающий содержание этого гормона, не только привел к нормализации артериального давления, но и восстановил электрокардиограмму. Оказалось, что она свидетельствовала не об инфаркте, а лишь указывала на изменение содержания в мышце сердца иона калия. В результате лечения не только улучшилось самочувствие Андропова, но и полностью был снят вопрос об инвалидности, и он вновь вернулся на работу.
В период, когда я начал работать в управлении, он становился одним из самых близких Брежневу людей в его окружении. Познакомившись с ним через своего старого друга и соратника Д.Ф. Устинова, вместе с которым по поручению Хрущева руководил программами космоса и ракетостроения, Брежнев быстро оценил не только ум Андропова, его эрудицию, умение быстро разбираться в сложной обстановке, но и его честность. Советы Андропова, несомненно, во многом помогали Брежневу завоевывать положение лидера. К сожалению, после 1976 года, когда Брежнев отдал все «на откуп» своему окружению, советы Андропова часто повисали в воздухе».
Чазов во всей своей книге не скрывает близких отношений с Андроповым. Да, так примерно и было, но что это за «близость», если она была сугубо «односторонней», так сказать? Ясно, что Чазов был так называемым «доверенным лицом» Андропова. Нет-нет, ни о какой «вербовке» речи не идет, на таком высоком уровне подобные дела решаются иначе. Но о них обыкновенно никогда и никому не рассказывают. А какой степени взаимного доверия достигли они оба, видно по следующему отрывку из воспоминаний Чазова. Кстати, описываемая сцена чрезвычайно характеристична для оценки нравов тогдашних руководителей нашей страны (идет 1975 год).
«Между тем события, связанные с болезнью Брежнева, начали приобретать политический характер. Не могу сказать, каким образом, вероятнее от Подгорного и его друзей, но слухи о тяжелой болезни Брежнева начали широко обсуждаться не только среди членов Политбюро, но и среди членов ЦК. Во время одной из очередных встреч со мной как врачом ближайший друг Брежнева Устинов, который в то время еще не был членом Политбюро, сказал мне: «Евгений Иванович, обстановка становится сложной. Вы должны использовать все, что есть в медицине, чтобы поставить Леонида Ильича на ноги. Вам с Юрием Владимировичем надо продумать и всю тактику подготовки его к съезду партии. Я в свою очередь постараюсь на него воздействовать».
При встрече Андропов начал перечислять членов Политбюро, которые при любых условиях будут поддерживать Брежнева. Ему показалось, что их недостаточно. «Хорошо бы, – заметил он, – если бы в
