класть, привязывая проволочкой, чтобы не упали. А раз пришли — нету! Нам отвечают: дворничиха думала, что цветы старые, и убрала. А вскоре и полочку, и доску сняли».
Рассказ В. Чазова точен, сух и никаких чувств не выражает. По сути, лейб-лекарь Брежнева давно уже поставил свою карьерную карту не на августейшего пациента, а на главу Лубянки Андропова, которому подчинялся не только по должности в 4-м управлении Минздрава…
«10 ноября, после трех праздничных дней, я, как всегда, в 8 утра приехал на работу. Не успел я войти в кабинет, как раздался звонок правительственной связи, и я услышал срывающийся голос Володи Собаченкова из охраны Брежнева, дежурившего в этот день. «Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна срочно реанимация», — только и сказал он по телефону. Бросив на ходу секретарю, чтобы «скорая помощь» срочно выехала на дачу Брежнева, я вскочил в ожидавшую меня машину и под вой сирены, проскочив Кутузовский проспект и Минское шоссе, через 12 минут (раньше, чем приехала «скорая помощь») был на даче Брежнева в Заречье.
В спальне я застал Собаченкова, проводившего, как мы его учили, массаж сердца. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы увидеть, что Брежнев скончался уже несколько часов назад. Из рассказа Собаченкова я узнал, что жена Брежнева, которая страдала сахарным диабетом, встала в 8 часов утра, так как в это время медицинская сестра вводила ей инсулин. Брежнев лежал на боку, и, считая, что он спит, она вышла из спальни. Как только она вышла, к Брежневу пришел В. Собаченков, чтобы его разбудить и помочь одеться. Он-то и застал мертвого Брежнева. Вслед за мной приехали врачи «скорой помощи», которые начали проводить в полном объеме реанимационные мероприятия. Для меня было ясно, что все кончено, и эта активность носит больше формальный характер.
Две проблемы встали передо мной — как сказать о смерти Брежнева его жене, которая только 39 минут назад вышла из спальни, где несколько часов лежала рядом с умершим мужем, и второе — кого и как информировать о сложившейся ситуации. Я не исключал, что телефоны прослушиваются, и все, что я скажу, станет через несколько минут достоянием либо Федорчука, либо Щелокова. Я прекрасно понимал, что прежде всего о случившемся надо информировать Андропова. Он должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки дальнейший ход событий. На работе его еще не было, он находился в пути. Я попросил его секретаря, чтобы Андропов срочно позвонил на дачу Брежнева. Буквально через несколько минут раздался звонок. Ничего не объясняя, я попросил Андропова срочно приехать.
Тяжело было сообщать о смерти Брежнева его жене. Виктория Петровна мужественно перенесла известие о кончине мужа. Возможно, внутренне она была готова к такому исходу. «Неисповедимы пути Господни», — говорят в России. В 1972 году, когда Брежнев был еще полон сил, активно работал, мы боялись за жизнь его жены, у которой произошло обострение тяжелого диабета и развилась сердечная недостаточность. Давно нет Брежнева, в далекое прошлое уходят годы его руководства страной, а его жена, которую мы чуть было не похоронили в начале 70-х годов, еще жива.
Появился взволнованный и растерянный Андропов, который сказал, что сразу после моего звонка догадался, что речь идет о смерти Брежнева. Он искренне переживал случившееся, почему-то суетился и вдруг стал просить, чтобы мы пригласили Черненко. Жена Брежнева резонно заметила, что Черненко ей мужа не вернет и ему нечего делать на даче. Я знал, что она считает Черненко одним из тех друзей, которые снабжали Брежнева успокаивающими средствами, прием которых был ему запрещен врачами. Может быть, это сыграло роль в тоне отрицательного ответа на предложение Андропова. Андропов попросил меня зайти вместе с ним в спальню, где лежал Брежнев, чтобы попрощаться с ним.
Медицинский персонал уже уехал, и в спальне никого не было. На кровати лежал мертвый лидер великой страны, 18 лет стоявший у руля правления. Спокойное, как будто во сне, лицо, лишь слегка одутловатое и покрытое бледно-синей маской смерти. Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева. Мне трудно было догадаться, о чем он в этот момент думал — о том, что все мы смертны, какое бы положение ни занимали (а тем более он, тяжелобольной), или о том, что близок момент, о котором он всегда мечтал — встать во главе партии и государства. Он вдруг заспешил, пообещал Виктории Петровне поддержку и заботу, быстро попрощался с ней и уехал».
ЭПИЛОГ
ИЗ КРАТКОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ И ОДНОЙ ЦИТАТЫ
В русском народе издавна и твердо считали: как жил, так и помер…
Так ли, не так, но что-то справедливое в этой примете несомненно имеется. Легко расстался с жизнью Леонид Ильич — совсем не так, как его суровый и темноватый во многих отношениях наследник («самопровозглашенный наследник», если выражаться современными словами).
Да, рассказывали о Брежневе забавные анекдоты, и не мало их набралось, но злых не было, а когда он скончался, никто не проклинал его. Ибо народ чувствовал — добрый он был «царь», хоть и непутевый. А сейчас, когда благополучная в его пору страна… не станем говорить о том, что всем известно… Так вот нынешний обездоленный русский народ и другие народы разваленного Советского Союза дружно вспоминают о своем житье-бытье при Леониде Ильиче, как о времени благополучном, покойном, почти счастливом…
С нашей точки зрения эта народная оценка в общем и целом справедлива. Двадцать лет миновало, а память о Брежневе не приобретает темных оттенков, как то не раз случалось в истории, а делается светлее и светлее. Он обожал награды, не вполне четко говорил? Господи, да какие же это мелочи! Зато искренне любя стою родину и ее народ, дворцов себе не строил, деньги в зарубежные банки не переводил. Теперь-то уж есть с кем его сравнить…
Вдова и дочь Леонида Ильича скончались, сын и зять ведут скромную жизнь пожилых пенсионеров. Один из внуков занялся было политикой, но неудачно. Племянница Люба уехала за рубеж и вела там жизнь довольно пеструю.
А в заключение — последний отрывок из бесед с вдовой Брежнева:
— Скучно, конечно. Но когда дети приходят, мне с ними еще скучней.
—
— Нет, разговоры, знаете… Сейчас они редко приходят — мне уже нечего им отдавать. Вот у меня портреты висят: их повесили сюда, потому что негде хранить. А картины, которые здесь раньше висели, детям подарила. Кому что нужно — все разобрали… Иногда навещает правнучка Аля. Такая спокойная девочка, говорливая. С куклой войдет, на кресло ее положит, разденет… Купает ее и волосы расчесывает. Потом спать укладывает с разговорами, песенки поет. И мне развлечение. Она так хорошо все запоминает. Ей четыре года исполнилось. У меня уже пять правнуков.
—
— Я сама сдала все. Помните, писали, как бандиты убили адмирала Холостякова и его жену, чтобы завладеть иностранным орденом с бриллиантами? И я решила (уже при Горбачеве) все награды сдать: и ордена Ленина, и Золотые Звезды Героя, и орден Победы — он же с бриллиантами? — и иностранные, и цепи золотые — какой-то орден с цепью был… А мне говорят: «У вас сабля подарочная, маршальская…» И ее сдала. Потом ко мне пришел товарищ из общего отдела ЦК, говорит, прислали письмо в ЦК… Будто рабочий написал: «Где моя работа, которую я делал, — клык моржа, украшенный бриллиантами? Мне бриллианты, когда я вставлял, каждый раз выдавал работник КГБ и проверял, чтобы не подменил, — вечером уносил, а утром приносил. Я месяц трудился — где эта работа?» Вспомнила — был небольшой клык, с одной стороны — портрет Ленина, с другой — Спасская башня. В два ряда мелкие рубиновые камешки, как звездочки, а сверху мелкие бриллиантики, посередине большие… Кажется, восемь. Это подарили якуты.
—
— Думаю, хорошо, что клык сохранился в ободранной коробке, веревкой перевязанной. Отдала… Да еще потом допытываться стали: «Где золотой сервиз?» Говорю, золотого сервиза у меня нет, есть только
