Она подбежала к Тейту, а Молтби крикнул:
– Убейте ее!
Я же крикнул:
– Нет!
К счастью, слова Молтби и мой возглас потрясли тех, кому он приказывал, и они не двинулись с места.
Тогда Молтби закричал:
– Держите ее! Я сам это сделаю!
Двое матросов схватили Грейс; один из них сделал это так грубо и вульгарно, что я решил – следующей целью для моей шпаги будет он. Обходя Тейта и все еще держа конец веревки, Молтби приближался к Грейс.
– Шпагу! – крикнул он. – Шпагу мне!
Из рядов, выстроившихся за ним, кто-то сунул ему в руку абордажную саблю – вперед эфесом. Веревка мешала Молтби двигаться с достаточной быстротой. И так как марлинь был длинный, то, чтобы держать его натянутым, Молтби приходилось описывать широкий круг. Шаг за шагом, не торопясь и не спуская глаз с Тейта, но порой взглядывая на Грейс, грубо схваченную матросами, Молтби шел вперед. Могу поклясться, что в эти минуты все ветры южных морей затаили дыхание.
Тейт, одичавший и безумный, посмотрел на веревку, захлестнувшую его шею, и снова поднял нож, пытаясь ее перерезать, но Молтби и матрос так жестоко затянули петлю, что чуть не сбили Тейта с ног. Этот маневр заставил Молтби остановиться. Он подождал, пока Тейт восстановит равновесие, и снова двинулся по направлению к Грейс.
И тут Джозеф Тейт заговорил. Я никогда еще не слышал его голоса и, хотя этот человек был полузадушен, голос его потряс меня своей глубиной; трудно было поверить, что это голос человека, способного до смерти замучить других людей; что обладатель этого голоса жестоко искалечил старого бедолагу Бена Ганна, достойного уважения доктора Джеффериза и несчетное число других несчастных; что это он убил Тома Тейлора – сонного и совершенно безобидного слугу нашего семейства, жившего при гостинице «Адмирал Бенбоу» с детских лет.
– Правду! – крикнул Тейт, Как необычно было слышать это священное слово из уст такого нечестивца! – Я все вам скажу!… Этот человек… – и он указал рукой, в которой держал нож, на Молтби.
Но Молтби кивнул матросу, державшему другой конец веревки, а тот не спускал глаз с его лица, ожидая знака. Они стояли, эти двое, упершись расставленными для прочности ногами в палубный настил, и тянули веревку каждый в свою сторону, словно пытаясь повалить молодую необъезженную лошадь. Они все тянули и тянули… Моя память хранит потрясенные лица всех, кто это видел, даже тех безжалостных людей, что готовы были атаковать нас.
Я поднял глаза к небу, не в силах смотреть на это, и то, что я увидел, изменило всю сцену. Луи наблюдал за происходившим, сидя высоко на рее. Он сидел недалеко от того места, куда я когда-то взобрался, чтобы ускользнуть от Израэля Хендса. Это совпадение – Луи, сидящий там, где я когда-то чуть не погиб, выражение лица мальчика, умоляюще протянувшего ко мне руку, – взорвало что-то во мне. Я бросился вперед и нанес удар шпагой по руке матроса, державшего вместе с Молтби веревку.
Матрос вскрикнул и, шатаясь, отступил назад. Веревка ослабла и, хотя Молтби тянул се конец изо всех сил, он добился лишь того, что Тейта развернуло в противоположную от него сторону. Затем Тейт, глаза которого выпучились, а лицо посинело, упал: я понял – по тому, как его тело ударилось о палубу, – что он либо уже мертв, либо умирает.
Теперь передо мной возникла новая проблема. Тейт явно собирался выдать тайну. Оставался лишь один свидетель, знающий правду, знающий эту тайну, и теперь Молтби уже ничто не может помешать. Переступая своими маленькими ногами много быстрее, чем должен бы делать это человек его телосложения, он бросился туда, где кричала от страха Грейс. Туда же бросился и я, но недостаточно быстро.
Во всяком случае, так мне показалось. Однако, хотя Молтби добежал туда раньше меня, неуклюжесть матросов, державших Грейс, помешала ему получить легкий доступ к цели, на который он рассчитывал, Я увидел, как Грейс отвернула лицо, услышал высоко над нами возглас Луи: «Мама!» – и тут же раздался самый смертоубийственный звук на свете – свист клинка в воздухе.
Но это просвистел мой собственный клинок, и, ударив им, я не почувствовал привычного сотрясения, какое ощущает рука при ударе шпаги. И не видел, ранил ли я кого-нибудь, потому что закрыл глаза от страха, когда наносил удар. Открыв глаза, я увидел, как отступает чуть назад Молтби, совершенно невредимый. Но в результате моей атаки я оказался прямо перед Грейс, и теперь Молтби не мог напасть на нее, минуя меня.
– Убейте ее! – снова завизжал Молтби. – Я вам приказываю ее убить!
– Нет! – вскричал я. – Она знает правду! – В этом утверждении я следовал Тейту, ибо я ведь не знал, что за правда известна Грейс.
Молтби бросился на меня, со свистом рассекая воздух саблей, притопывая выставленной вперед ногой, а я все отступал, отступал и отступал. Я не фехтовальщик, и это было ясно видно всем. А Молтби тренировали самые лучшие мастера. К счастью для меня, он споткнулся о тело Тейта, и я выиграл одну-две секунды.
Позади себя я услышал тихий голос:
– Спокойно! Ты победишь! Ты бьешься за правое дело. Успокойся. Стой на месте, и он тоже остановится. Следи за ним. – Это был доктор Баллантайн. Я его не видел, но его голос послышался снова: – Следи за каждым его движением. Двигайся, только когда сочтешь нужным. В этом – суть всякой защиты. Если будешь стоять на месте, если будешь сохранять спокойствие – ты победишь.
Молтби высвободил ноги из-под распростертого тела Тейта. Я увидел, как Сильвер и капитан Рид двинулись к матросам, державшим Грейс. Они выглядели растерянными, эти два матроса, неотесанные и грубые, никогда не имевшие опыта общения с дамами такого ранга, да еще вынужденные держать ее в такой опасной обстановке. Они отпустили Грейс, не совсем, но настолько, что это придало мне храбрости. Если теперь она и представляла более легкую цель, то Молтби понимал, что ему не добраться до нее, не
