да финики выращивать у оазисов. Среднеазиатская степь щедрая. В ней и ископаемых немало.
—А теперь что там?
Замполит пожал плечами:
—Не знаю, Алексей Павлович. По-моему, какое-то мирное поселение.
За спиной у полковника Нелидова выросла фигура второго пилота. Он осведомился, можно ли запросить разрешение на посадку. Нелидов утвердительно кивнул седеющей головой. Лайнер вздрогнул, меняя курс. Левый борт машины уходил от солнца, и на толстом плексигласе круглого окна Горелов на мгновение увидел четкое отражение своего лица. Серые глаза под широким разлетом бровей, курчавые волосы, взбегающие над бугристым лбом, мягкий очерк подбородка — все было прежним, если не считать, что в глазницах уже легли морщинки не то от усталости, не то от напряжения, а скорее, от этих последних, нелегко прожитых в особом отряде лет. «Прежний и не прежний Алешка», — подумал он о себе.
Лайнер, упрямо кренясь, шел на посадку. Оставались до нее считанные минуты. Пять, может, шесть, не больше. Оттого, что хвост самолета резко взбалтывался на разворотах, в заднем салоне подрагивали мешки с пара плотным снаряжением.
«А почему же я не прежний? — спросил самого себя Горелов. — Неужели только потому, что прорезались под глазами лучики вот этих морщин, а на кителе серебрится ромбик выпускника военно- инженерной академии? Или потому, что на погонах появилась четвертая, капитанская звездочка? Вздор! — резко оборвал он себя. — При чем тут внешность? Человек меняется внутренне. Беднее1 или богатеет. А я? Разбогател или оскудел?» И Алеша задумался. Нет, не зря прошли эти годы. Он вспомнил Верхневолжск и тот день, когда бросался к машине Гагарина с конвертом в руке, в котором была изложена просьба «взять в космонавты». Наивная юношеская просьба. Потом вспомнил Соболевку, погибшего друга Васю Комкова, себя, спасающего горящий истребитель, сурового, но такого доброго комдива Ефимкова, случайное, счастливое направление в отряд генерала Мочалова...
Эти годы... Они многое изменили и в отряде космонавтов, готовящихся к облету Луны. Алеша пришел туда наивным неоперившимся пареньком. И вот он не только
окончил академию, но уже успел написать большую работу об испытании скафандра космонавта в окололунной сфере. Он бы никогда ее не одолел, если бы не тот драматический опыт у «закройщика космической одежды» Станислава Леонидовича, когда в условиях лунной ночи Алеша потерял сознание.
Полгода назад Станислав Леонидович снова затребовал его, Горелова, на опробование нового скафандра. Алеша усмешливо спросил:
- Мне к чему готовиться? Снова в обморок?
- Если вам к обмороку, то мне к отставке, — холодно пошутил конструктор. — Нет, Алексей Павлович, теперь из области экспериментальной моя конструкция переходит в область эксплуатационную. — Он поджал тонкие губы. — Впрочем, если это вас не устраивает, я могу найти и другого кандидата для последнего испытания.
- Что вы, Станислав Леонидович, — засмеялся Горелов, — давайте уж лучше я. Все-таки я уже жертвовал здоровьем во имя вашего скафандра.
Конструктор неодобрительно пожал плечами:
—На сей раз никаких жертв от вас не потребуется.
Его снова проводили врачи и инженеры в тоннель,
где была смонтирована термобарокамера, усадили в кабину, из которой три года назад он не мог выбраться без посторонней помощи. И опять с пульта управления был включен мертвенно-голубой свет, извещающий о температуре минус сто шестьдесят градусов. Минут через пятнадцать Горелов ощутил небольшую тяжесть. Ожидая, что она начнет быстро нарастать, спружинил тело. Но тяжесть равномерно легла на плечи, спину и грудь, так что могло показаться, будто на него попросту надели еще один, более тяжелый скафандр. Перегрузки больше не возрастали. Дышать было легко, кровь не звенела в голове, и доска приборов не подрагивала перед глазами, как во время первого испытания.
—Алексей Павлович, — прозвучал спокойный голос конструктора, — дайте мне отсчеты, курс, время, скорость, процент кислорода, температуру в кабине, давление.
Горелов быстро назвал показания приборов и удивился, что сидит в термобарокамере уже более тридцати минут, а минус сто шестьдесят по Цельсию еще не дали себя знать.
Вы нам спеть что-нибудь не сможете? — спросил конструктор.
- Станислав Леонидович, — рассмеялся Алексей, — вы Же знаете, что я из породы безголосых.
- Тогда продекламируйте что-нибудь. Надо записать дыхание.
- Это можно, — согласился Алеша и неторопливым глуховатым голосом начал:
Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье.
Лунный свет заливал глаза, сковывал своей холодной таинственностью. Горелов с вдохновением продолжал:
...Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут.
- Достаточно, Алексей Павлович, — остановил конструктор. — Однако согласитесь с тем, что ваша темница сегодня не такая страшная, какой была в прошлый раз. Вы просидели сорок восемь минут. Усталость ощущаете?
- Нет.
- Тогда продолжаем опыт...
Горелов вышел из термобарокамеры через четыре с половиной часа, почти не ощущая перенесенной перегрузки. Его встретили с цветами, но Алеша решительно отстранил от себя молоденькую лаборантку:
—Позвольте, товарищи. Это не по адресу. Я здесь нипри чем. Для букета есть прямой адресат — Станислав Леонидович.
В тот вечер они долго просидели в кабинете у конструктора. Станислав Леонидович подробно, со всеми деталями объяснил ему схему нового скафандра, внесенные в нее усовершенствования, допускавшие длительное пребывание космонавта в условиях лунной среды. Потом он подошел к книжному шкафу, нажал кнопку. Полка с книгами выдвинулась, и Алеша увидел тайник. В небольшой нише стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и две хрустальные рюмки-тонконожки.
—Полагаю, мы имеем право — за победу? — лихо предложил Станислав Леонидович. — Давайте перед ужином выпьем по одной?
Горелов развел руками:
—Так ведь ко мне ночью придут врачи кардиограмму записывать.
— Чудак человек, — окончательно развеселился конструктор, — не забывайте, что после испытания у вас пульс замедленный и такой ускоритель, как пятизвездочный армянский коньяк, только поможет. Притом мы всего, как говорится, символически... только по пятьдесят.
—За такой успех стоило бы и побольше, — осмелел Алеша.
Но Станислав Леонидович погрозил правой рукой без мизинца:
- Ну-ну, вы же космонавт. А значит — трезвость прежде всего. Больше не налью. Берите лимон и — ваше здоровье.
- За ваш успех! — восторженно воскликнул Горелов. Конструктор выпил и, не взяв лимона, поставил на место пустую рюмку.
- Успех, говорите? — переспросил он. — Да, это действительно успех! Десять минут назад с космодрома принесли поздравительную телеграмму от моего самого большого начальника. Короче говоря, лунная одежонка есть. Остановка теперь за лунной тележкой. Тогда и на самом деле к ночной красавице можно будет в гости собираться. А мой скафандр... — он вдруг прервал свою речь коротким нервным смешком. — Вы знаете, Алексей Павлович, о чем я часто думаю? Люди были бы страшно неинтересными, если бы состояли из одних положительных качеств и добродетелей. Не люди, а этакие совершенные и плохо осязаемые кибернетические существа. Нажми одну кнопку — и гениальное решение. Нажми другую — идеальный высокоэтический поступок. Тьфу! Помереть бы можно было от такой правильности. Ни споров, ни ссор, ни конфликтов. Нет, дорогой мой друг и соратник, человек именно тем и хорош, что состоит не только из достоинств, но и из слабостей. Возьмите, например, женщину. Я полагаю, что из нас, мужчин, никто не
