слушок, оскорбительный для Лидии, и, кажется, своего добился — слушок не пополз. А теперь он шагнул в парадное спокойно и уверенно, как к себе домой. Едва лишь заскрипели под ногами ступеньки, распахнулась на первом этаже дверь, и любознательные женские глаза вопросительно скользнули ему вдогонку.
— Я не к вам, — весело отрезал Горелов, — и не заблудился к тому же.
Дверь стыдливо захлопнулась. Но на втором этаже, у ее квартиры, он понял, что волнуется, и замер, переводя дыхание. Нет, никакая сурдокамера не была в состоянии отучить его волноваться. Он был сейчас просто влюбленным, у него дрожали руки и мог прерываться голос. Он позвонил и долго слушал подъездную тишину. А потом шаги. Шаги, родившиеся в этой тишине и прозвучавшие, как ему показалось, очень громко.
— Кто это? — спросила Лидия недовольным голосом потревоженного в поздний час человека. Он растерянно промолчал, и тогда Лидия, уже совсем сердито, окликнула: — Да отвечайте же, кто там? Вы что, не нашли лучшего времени для шуток?
— Не нашел, Лидонька, честное слово, не нашел, — громко ответил он, едва сдерживая дыхание, способное изменить голос.
— Алешка, ты! Ой! — Она заметалась за дверью, сбрасывая цепочку, защелкали ключи в замках. Он успел подсчитать: один, второй, третий, и насмешливо вздрогнувшим голосом выкрикнуть:
— Крепко же ты запираешься!
Дверь распахнулась, и Лидия выросла на пороге. Была она в ситцевом простеньком цветастом халате с короткими рукавами. На голых руках он увидел веснушки и мелкие пупырышки, словно ей было зябко. А потом эти руки взмахнули, как два больших крыла, обхватили его за шею и оказались очень горячими.
— Сумасшедшая, подожди! — прошептал он счастливо. — Торт не помни.
— Какой еще торт? — засмеялась Лидия.
— Фигурный. С шоколадным оленем и какими-то вензелями. Я его в самом лучшем кондитерском магазине на улице Горького купил. Только не тебе, а Наташке.
Женщина отступила в глубь коридора, тихо сказала:
— Наташка уже спит. Не будем ее будить. Лучше завтра… утром.
— Завтра меня не будет, — угрюмо признался Горелов.
— Не будет? — огорченно попятилась Лидия. — Боже мой, а как я ждала! Приехал, чтобы подарить Наташке торт, и сразу исчезнешь? Но почему?
Алексей поцеловал ее руку, в ноздри втянул теплый волнующий запах загорелой кожи.
— Ты вся земная. От твоих рук парным молоком пахнет, — прошептал он.
— Тебе нравится? — тихо засмеялась Лидия. — Раздевайся, — и погасила свет. — Не говори сейчас ни о чем, — зашептала она в темноте, ища его губы. — Ради бога, не говори. Я знаю, что ты меня чем-то огорчишь.
Потом они сидели за маленьким столом, и Лидия угощала его холодным круто заваренным кок-чаем. Они долго молчали.
— Почему тебя завтра не будет? — спросила она наконец.
— Через два часа я должен уехать на аэродром и улететь.
— Надолго?
Он позвенел ложечкой в пиалке и усмехнулся:
— Нет. Если все благополучно сложится, я скоро вернусь.
— Куда ты летишь? — повторила она.
— На космодром.
— Уже? — и Лидия вдруг заплакала. Синие большие ее глаза заблестели, она уронила голову на стол. Алексей бросился к ней, откинул назад светлые пышные волосы, стал целовать мокрые от слез глаза и щеки.
— Ну, перестань, ну не надо, — утешал он ее, как маленькую, — будешь себя хорошо вести, позволю тебе половинку шоколадного оленя от Наташкиного торта взять.
— Пришло это? — всхлипнула Лидия.
— Это, — подтвердил он.
— Боже мой!
— Ты уже в четвертый или пятый раз поминаешь бога.
Вздрагивающие плечи Лидии замерли и выпрямились.
— Алешка, — сказала она грустным, выстраданным голосом, — какой бы я стала счастливой, если бы ты не был космонавтом!
— Сейчас об этом говорить поздно, — усмехнулся он. — Моя биография — давно размененная монета. Все выбрано и учтено.
Тыльной стороной ладони она смахнула слезу. — Вот видишь… ты даже сам жалеешь.
— Жалею? — повысил голос Горелов. — Что ты, Лидонька! Что ты, дорогая! Да если бы мне возвратили годы и спросили, кем я хочу быть, я бы, не задумываясь, ответил: космонавтом. Ты, родная, и не представляешь, сколько интересного и необычного меня ждет. Первым пройти по дороге, где никто не ходил: ни Гагарин, ни Быковский, ни Леонов.
— Все-таки… к Луне? — вздохнула она жалобно.
— К Луне! — подхватил Алексей с пафосом. — Веками она светила миру. Холодная, беззвучная. Символ покоя, маяк влюбленных. Шутка сказать, среди одних астрономов сколько персон заслужило право называться кандидатами и докторами наук за то, что ее изучали в телескопы за сотни тысяч километров. А мне доверено к ней подойти на самое близкое расстояние. Я, верхневолжский парень, Алешка Горелов, первым промчусь над Луной, первым доставлю ее фотографии собственноручной работы. Почему ты не радуешься, Лида? Или ты не веришь, что я вернусь?
— Что ты! — испуганно воскликнула она. — Да как тебе в голову могло прийти такое? Нет, нет! — подняла на пего успокоившиеся глаза. — Больше не буду плакать, — поклялась она. — Давай помолчим! — Лидия положила голову ему на плечо и счастливо зажмурилась. — Страшно подумать. Миллионы любящих женщин провожали своих мужей. Кто на войну, кто в дальние странствия… А я — единственная, кто провожает к Луне.
— Гордись, моя девочка. Когда я вернусь, первое, что мы сделаем, отправимся во Дворец бракосочетаний. Самый лучший, московский.
— И никого не возьмем, — мечтательно проговорила Лидия. — Я тебе даже китель со значком космонавта запрещу надевать.
— Думаешь, это спасет?
— Спасет, — утвердительно кивнула Лидия. — Мы возьмем самых-самых непрославленных людей. Только тогда это будет хорошо. Как ты думаешь, в мои годы фата пойдет?
— Тебе все пойдет, любимая.
— И туфли на шпильках?
— И туфли на шпильках.
…Как они незаметно пролетели, эти два часа! Когда они спустились вниз по скрипучим деревянным ступенькам, над Степновском застыло небо, усеянное крупными звездами. Из поймы Иртыша веяло слабым ветерком. Улицы были безлюдными. В черных сумерках у подъезда стояла черная «Волга». Шофер дремал за рулем. Горелов обнял Лидию и ощутил под ладонью ее похолодевшую руку.
— Какая у тебя горячая ладонь, — улыбнулась она.
— Я и сам… — самодовольно начал Алексей, но она отчужденно оборвала:
— Не говори пошлостей, ты у меня весь ясный, чистый, святой.
— Не буду, — согласился он, наклонившись, поцеловал ее локоть и засмеялся.
— Чего ты? — шепотом спросила Лидия.
— Чудно… От твоих рук опять парным молоком пахнет. Этот запах и в кабине будет мне сопутствовать.
— Ты на какое расстояние подойдешь к Луне?
— Километров на двести. А что?
— Плюнь на нее, — сказала она, стараясь казаться веселой. Но Алексей почувствовал, как нелегко далась ей эта шутка, и протянул ей в тон:
