зрелища.
– Боря, – задумчиво глядя на экран, спросила Ирина, – как думаешь, они специально все время русских показывают?
– Не знаю, может и специально. А может, и нет. Говорят же, что очень много чеченов уехало.
– Много, не много, а все равно странно. Уж в том районе русских точно совсем мало.
– Ира, я не знаю, – повторил Борис. – Может, они специально выбирают, для России. Тем более, такой репортаж. Политика.
– Политика.… Везде политика.
Ирина встала с дивана, успокаивающе коснулась мужа рукой. Заглянула в комнату к сыну: тот тихонько ковырялся с чем-то, сидя на постели. Вроде бы со своими любимыми «трансформерами». Она прошла на кухню, поставила на огонь чайник, села на стул у окна.
Дождь прекратился, опять начало подмораживать, но небо по-прежнему хмурилось. «Снег пойдет», – подумала Ирина. Что-то не давало ей покоя в в связи с недавними кадрами. Что-то ей они напомнили. Ирина вновь посмотрела в окно, нахмурилась, тщетно пытаясь собрать в порядок мысли. Пойти Бориса спросить? Да нет, откуда он может знать! Она встала, прислушалась – никто не идет – вытащила припрятанную сигарету, торопливо закурила. И тут же вспомнила.
Эта передача была приблизительно год назад. Местное телевидение брало интервью у какой-то русской семьи. В небольшой комнате сидели трое: старушка, ее уже пожилая дочь и молодая яркая женщина в косынке – тележурналист. Вопросы, которые она задавала, разнообразием не отличались. «Хорошо ли им живется в Чечне? Хорошо ли, вообще, живется русским при новой власти?» Женщины отвечали по очереди, заученными фразами. «Живется нам очень хорошо! Да и вообще русским живется отлично. Обижают? Да что за ерунда, ничего такого нет! Наоборот, со стороны чеченцев только помощь. Преступность? Ну, да, есть, а где ее сейчас нет – времена такие. Почему уезжают русские? Уж точно, не из-за новой власти. Скорее, потому, что стало негде работать, а это только из-за бойкота со стороны России. Нет, никто нас не заставлял и не угрожал. Спасибо вам, что дали возможность сказать правду!»
Почему ей вспомнилась та давняя передача, и какая тут может быть связь с сегодняшним репортажем, Ирина объяснить себе не могла. Тогда – явная постановка, сегодня – съемка реальных событий, без ретуши и даже без комментариев. Тогда – заученные ответы невольных марионеток, сейчас – крик души, эмоции, захлестывающие разум. И, тем не менее, какая-то схожесть тут была, она это чувствовала.
Нет, не понять, ускользает… Ирина несколько раз затянулась, открыла сильнее форточку, машинально помахала рукой. Лучше от этого не стало: из форточки потянуло промозглым сквозняком, отбрасывая дым назад – в кухню и коридор. Ну и черт с ним! Зато, вроде бы, легче стало. И вообще – не до этого сейчас. Война войной, а кушать все равно надо.
Ирина поставила в духовку порезанную на кусочки нутрию – в случае чего можно будет и холодными съесть – и пошла в комнату. В коридоре взгляд натолкнулся на аккуратно стоящие в углу новые мужские ботинки. Ирина присела перед собранной сумкой, расстегнула замок. Так и есть – вместо ботинок треть сумки занимала канистра с водой. Опять Борис! Ну что у него за навязчивая идея, все время сует эту канистру? Вдруг, видите ли, бежать потребуется, а как тогда без воды. Да уж найдем как-нибудь, а ботинки жалко – совсем новые.
Ботинки, а вернее, сапоги, они купили прошлой зимой, в маленьком магазинчике около «Океана». Продавец, совсем молодой чеченец, почувствовав потенциальных покупателей, вцепился в них мертвой хваткой.
– Вы посмотрите, посмотрите! – шептал он, доверительно наклонившись. – Какой товар! Пощупайте – настоящая кожа. А прочные какие! Между прочим, это настоящие итальянские военные ботинки. У нас их даже из гвардии Дудаева покупали. Смотрите, разберут ведь! Им же сноса не будет!
Уговорил, купили. Что ж теперь – оставлять? Ирина вытащила из сумки трехлитровую канистру с водой, поставила на ее место сапоги и удовлетворенно улыбнулась.
Ночью от улыбки не осталось и следа.
На этот раз первый налет произошел очень рано: еще не ложились спать. Заслышав мерзкий звук, Борис вскочил, выключил телевизор, потом свет. Метнулся в другую комнату к Славику. Через минуту они уже привычно сидели на полу в коридоре. Ждали.
И дождались.
Две бомбы упали где-то совсем близко, во всяком случае, такого грохота еще не было. Стекла возмущенно задребезжали, но выдержали. Славик уткнулся Ирине в плечо и заткнул уши. После второго взрыва Борис обнял их обоих, что-то зашептал, успокаивая, а у самого в голове только и крутилось: «Только бы не по нам, только бы не по нам! Хватит!»
Самолеты, словно послушавшись, исчезли в ночной мгле, затих сводящий с ума вой. Они еще немного посидели так, приходя в себя, чувствуя, как перестает бешено колотиться сердце, как покидает мозг первобытный ужас. Борис разжал руки, привалился обессилено к стене.
– Ну, что ты, Боря, все уже… – тихо сказала Ирина и склонилась к Славику. – Сыночка, отбой, пошли спать. Боря, посмотри на него!
Борис перевел взгляд на сына: тот мирно спал, спрятав лицо у мамы на груди и заткнув уши.
– Славик, пошли спать, – повторила Ира. – Вставай мой хороший, они сегодня больше не прилетят.
Она ошиблась – прилетели.
Борис успел заснуть и даже увидеть сон. Нет, телевизора там не было, войны не было тоже. Шумели листвой каштаны, ярко светили фонари, как сумасшедшие орали цикады. Блестели смеющиеся сине-серые глаза, звенели поющие фонтаны, было легко, спокойно, и воздух пах счастьем. Тихо и незаметно мелодия фонтанов стала меняться, возник новый совершенно неуместный здесь звук. Он усиливался и усиливался, заглушая и фонтаны, и цикад. «Ира, надо просыпаться, – сказал Борис, – грачи прилетели». «Какие грачи? – удивилась Ира. – Я не хочу, здесь так хорошо!» Звук перешел в низкий гул, затем в вой, Борис собрал последние силы и проснулся.
За окном гудело. Они еле успели вскочить с дивана, схватить так и не проснувшегося Славика и привычно скрючились в коридоре. На улице блеснула яркая вспышка – и тут же воздух разорвало оглушительным грохотом. Мгновение, меньше, чем удар испуганного сердца – и новая вспышка. Потом еще одна, еще и еще. Звуки новых взрывов догоняли предыдущие, сливаясь в одну нескончаемую оглушительную дробь. Квартиру залили желто-зеленые отсветы, как будто за окном работала гигантская электросварка. Мелькнули испуганные глаза Ирины, искаженное лицо Славика. Еще одна вспышка, взрыв, и все затихло. Только надоедливо воет вдали улетающий самолет.
Борис вытер мокрый лоб, полез в карман за сигаретами.
– Папа, что это? – испуганным шепотом спросил Славик.
– Бомбы. Или ракеты.
– Бомбы? – удивилась Ирина. – Как будто одна разорвалась на кучу кусочков, а потом уж каждый из них.…Не похоже.
– Черт его знает? Действительно… – торопливые, сбивающие дыхание, затяжки. – Может, кассетная? Хотя они вроде запрещены…
– А если такая в крышу попадет? Дай затянуться!
Самолеты прилетали еще один раз, а может, и два. Заснули, не снимая пальто.
Разговор
Над площадью у драмтеатра гремела музыка АBBA. Поющие фонтаны выбрасывали в ночное небо разноцветные, искрящиеся в лучах прожекторов, струи. Площадь была пуста, не считая развалившегося на скамейке человека в старинных летных очках и таком же допотопном шлеме. Человек размахивал воображаемой дирижерской палочкой и, повинуясь ей, тугие струи то поднимались до самого неба, то падали вниз.
– Мани, мани, мани, – пел человек, – мани, мани! Привет, Борис! Видал, как у меня получается? Не то, что у твоего тезки!
– Какого еще тезки? – не понял Борис.
– Ай, ай, ай! – пропел летчик-дирижер. – Как какого? Самого знаменитого! Забыл, как он оркестром дирижировал? То оркестром, то страной, то оркестром, то страной. Мани, мани, мани!
Борис почувствовал раздражение.
