нефтяным взглядом. - Ты смотри, какой привереда! Давно ли в телогреечке вернулся, а уже камушки разглядывает».
- Иван Захарыч, не узнаешь? - сказал подполковник с усмешкой.
- Как же не узнаю, - ответил Петров, отрываясь от темно-синего великолепия. - Сразу узнал. Вы еще на улице были, узнал.
- Вон ты какой! Зоркий… Чтой-то тебя на камушки потянуло?
- Нервы поистрепались...
- При чем тут нервы?
- Как при чем?! Камушек за камушком, из руки в руку, один за другим. Это отвлекает. Теплые, живые, приятные на ощупь... И думать с ними легко. А года мои такие, что только и осталось о боге думать. Жизнь была тяжелая, если знаете, если припомните.
- Интересно, какого же ты бога взял на вооружение?
- А ведь я язычник! – удивленно воскликнул постаревший, толстенький Ваня-клык. - Камень найду на улице, увижу в нем что-то, поставлю перед собой на стол - вот тебе и бог. Лавой огненной кипел, лился, как вода, видел начало мира, а теперь у нас под ногами валяется и никто не замечает. А в нем тайна великая! Вся история земли! Разве не бог? А икону человек написал красками на доске, другой кланяется. Какой там может быть бог, если его человек придумал? Нет, я язычник! Вот куплю лазуриты и буду смотреть на мир синими глазами. Это же счастье. Верно, девушки?!
- Ну, а живешь как? - спросил подполковник. - Что делаешь?
- Я-то ничего... На отдыхе. А вы-то что? Дедушкой стали? Светочка замуж вышла? Хорошая у вас дочка, красивая...
- Внук у меня, и тоже зовут Ваней, но только не в твою честь, конечно…
- Ну уж, это, конечно,- смущенно махнул рукой Иван Захарович. - Поздравляю. Ваня нынче в моде. Хорошее имечко! Здорова ли супруга? Тоже красивая женщина. Сколько я - лет, наверное, восемь - не видел... Ну да восемь лет - разве для нее время! Такая же, небось, молодая и обаятельная... Откровенно говоря, думал, вы уже где-нибудь в Москве делами ворочаете. Таланты у вас огромные! Могли бы и заметить. Не ценят у нас таланты! Какой-нибудь выскочка заправляет, а истинные таланты сидят в тени и подчиняются. Тормоз это очень серьезный... Помните, как вы мою «куклу» расшифровали? Признаться, я был очень удивлен...
- А что, Иван Захарыч, - прервал его подполковник, - слышал я, будто ты из колонии побег совершить пытался? Я не поверил! Серьезный человек и вдруг такую глупость придумал. Было или нет? Развей ты мои сомнения.
Иван Захарович Петров потупился красной девицей и пошел потихонечку от прилавка к окну, приглашая взглядом и подполковника. Возле окна он с обидой оказал:
- Зачем же вы при милых женщинах так нехорошо говорите? Я бы не хотел, чтобы посторонние люди думали обо мне плохо. С прошлым покончено, наказание принял с достоинством и отбыл от звонка до звонка, даже лишний год протрубил за побег... Не побег это был, а игра фантазии!
Подполковник слушал, не веря ни одному слову Вани-клыка, а потом сказал назидательно:
- Не знаю, так ли все было. Но вот натура у тебя вредная. Почему ж ты человеку не веришь, что он жизнь твою хотел спасти? Жизнь твоя, хочешь ты или не хочешь, - бесценная штука, Ваня. Ты, может, на его месте и не подумал бы, а он подумал об этом. Он хороший человек, а ты, Ваня, как был брехуном и крохобором, так им и остался. Молись на свои камни, а мне с тобой говорить больше не хочется. И лучше не попадайся в другой раз мне в эти вот лапы, а то я человек с пристрастием, и рассказ тебе обязательно припомню. Эх, Ваня, Ваня... Старый стал, а как ребенок! Сколько, кстати, лазуриты эти стоят? Мне подарок надо сделать, - добавил он хмуро.
- Копейки! – воскликнул Ваня-клык, не ожидавший такой грубой реакции подполковника, - Я, ей-богу, хотел рассмешить вас, а вы не поняли, - говорил он, поспешая за ним к прилавку. - А камушки ничего не стоят, хотя тайна в них сокрыта великая! Это я вам говорю. Я даже удивляюсь: дешево у нас ценят изумительную красоту!
Теперь, при воспоминании о давнишней встрече и разговоре с Иваном Захаровичем, подполковнику казалось, что тот ехидно ухмылялся, поглядывая с фотокарточки, словно говорил насмешливо: «Игра фантазии! Сами видите, деньги все замуровал в стену, не пользовался и копейкой... Я ведь язычник! Сделал все, как вы велели, в лапы вам больше не попался, хотя таланты у вас огромные... А кассу я взял от скуки. Извините, пожалуйста... Больше уж точно не буду».
- Старый знакомый, - едко сказал подполковник. – А крысу кто дрессировал? Петров или сама талант проявила? Читал я где-то, что крысы - самые умные животные.
Капитан сказал:
- Да, я тоже по телевизору смотрел. Легко дрессируются. Может быть, и Петров. Но думаю, что это случайность. Счастливая, конечно, для Круглова... Кормилицей была.
- Какая же она для него счастливая? - возразил подполковник.- Он из-за этого животного человека убил! Трагическая, а не счастливая случайность!
- Я тоже так думаю, - сказал капитан. - Я имел в виду эфемерное счастье Круглова.
- Какое?
- Призрачное. Таким людям не везет в счастье. Жить бесчестно - невыгодно.
- Кто это сказал? – спросил подполковник, не веря, что капитан способен на такие формулировки.
- Чернышевский, товарищ подполковник.
- Молодец! Читаешь... классиков! Придется это выражение изъять у тебя для служебного пользования - доклад скоро делать. Кстати, ты это обоснуй на бумаге и покажи. Добро?
- Добро, товарищ подполковник, буду рад помочь.
- Какая же это помощь?! Ты что говоришь-то? Помощи я не просил ни у кого и никогда. - Я имею в виду коллективный разум, товарищ подполковник.
- Другое дело.
Подполковник был не в духе и выглядел, как это часто бывает с рассерженными деловыми людьми, довольно смешным. Капитан, зная об этой особенности начальника, не вдавался в рассуждения и, конечно, не спорил с ним, заранее зная о неминуемом поражении.
- Круглов нанес удар тяжелым замком по темени Кантонистова за то, что тот убил животное. Во всем признался, и, кажется, нам тут делать нечего. Тем более что Георгина Сергеевна и я были, можно сказать, свидетелями происшествия.
Подполковник, который уже догадывался о папахе, дожидавшейся его, криво усмехнулся.
- Почему Георгина Сергеевна, - спросил он как бы между прочим, - и зачем уехала с Кантонистовым из ресторана? Она была знакома с ним. Что за связь? Надо это отработать. Тут может быть ниточка.
- Вы так думаете? – спросил обескураженный капитан.
Подполковник всем корпусом повернулся к нему и строго сказал, повысив голос:
- Уверен!
Именно в этот день, вечером, Геша неожиданно для самой себя прижалась к матери.
- Ты знаешь, мама, я безумно люблю Черное море и Крым! Мне обязательно нужно съездить туда еще раз! Ты меня отпустишь?
- Черное море? – удивленно спросила мать. – Но ты была совсем еще девочкой! Неужели ты помнишь Крым?
- Я вдруг вспомнила! - призналась Геша. - Сначала думала, что это мне приснилось, а потом поняла, что нет. Я вспомнила, как порезала стеклом руку... Помнишь, порезала палец? Собирала на пляже стекляшки… Море их обкатало, а я уронила на камушки, стала подбирать осколки и порезала себе палец. Я хорошо помню, ты испугалась, потому что кровь стала капать на камни.
- Но тебе тогда было всего три года! - воскликнула мать. - Ты не можешь помнить. Наверное, я тебе когда-нибудь рассказывала, вот ты и помнишь... Или, может быть, папа...
- Нет, - сказала Геша, - я сама. Там был мальчик, который мне нравился. Он смотрел на мою кровь, и морщился, и очень страдал, по-моему... Забыла, как его звали. Помню, он ходил в белой панаме, а на руке
