не мог даже представить, что будет добровольно проходить пешком такие расстояния, но ничего — привык. И дорога не казалась такой уж долгой — подумаешь, минут сорок.
Обычно дальше шли вдоль троллейбусного маршрута. Но это было раньше, теперь можно было бы сказать: «До войны». Сейчас идти так совсем не хотелось. Может, из-за проезжающих изредка машин, может, из-за того, что и эта улица казалась сейчас слишком широкой. Хотелось скрыться, спрятаться. От людских глаз. От самолетов. От войны.
От всего.
Двинулись дальше, вглубь частного сектора.
Здесь начинался район, еще в царские времена прозванный Бароновской слободой или просто Бароновкой. Вроде бы, в честь какого-то барона. В советские времена название попробовали сменить на более подходящее, и слободку переименовали в Красную. Ничего не вышло, новое название так и не прижилось, и район по-прежнему называли Бароновкой. Называли до революции, называли при советской власти. Называли и сейчас.
Больших домов здесь почти не было, сплошной частный сектор. Похожие друг на друга дома, спрятавшиеся за глухими заборами, и узкие улочки в тени фруктовых деревьев.
А названия!..
Улица Старозаречная и улица Станичная, улица Спокойная и улица Крестьянская. Улица Урожайная, улица Садовая, улица Виноградная. Не названия — песня!
По Виноградной они не пошли, пошли по 1-й Садовой. Здесь и увидели первый разбитый дом. Крыши у дома практически не было, одной стены тоже. Двор усеян вещами, разбитой металлочерепицей и красным кирпичом. Новомодный забор из двух рядов нержавеющих труб склонился к самой земле, часть труб вырвало с корнем. Хозяев не видно.
Метров через тридцать они уткнулись в воронку. Прямо на дороге. Асфальт по краям вздыбился, в воронку стекала жидкая грязь. Впереди, через квартал, что-то дымило.
Людей на улицах не было. Лишь на Станичной несколько человек таскали в грузовик вещи.
Еще один разбитый дом красовался на Тбилисской. Его начали возводить года два назад, быстро построили три этажа, мансарду, даже что-то вроде шахты лифта, а потом стройка заглохла. Куда упала бомба, понять было невозможно: крыша вроде цела, во дворе воронки тоже не видно. Но часть стены обвалилась, окна вырваны, и тревожно тянуло гарью.
Славик внимательно осмотрел повреждения и сделал вывод:
— Пап, это, наверное, не бомба, а ракета. Прямо внутрь влетела.
— Пошли отсюда быстрей! — сказала Ирина. — Боря, ты что руку из повязки вытащил? Нам еще часть проходить!
На улице Бутырина, центральной магистрали Бароновки, людей было побольше. Несколько человек с автоматами сидели на корточках у кафе. Того самого кафе, где Борис так поразил гостей на собственной свадьбе. На прохожих внимания они не обращали. Еще двое, в камуфляже и с зелеными повязками, курили у ворот военной части. Борис поудобнее взял сумку, зачем-то поправил черную перевязь. Двое проводили его равнодушным взглядом.
На грязный, непривычно пустой Бароновский мост ступили в полном одиночестве.
Дождь пошел сильнее, начал срываться снег. По дороге, разбрызгивая жидкую грязь, промчалась «Газель», и Борис испуганно отпрянул. Сидевшие в кузове бородачи с зелеными повязками дружно засмеялись, один что-то крикнул. Славик насупился и украдкой показал им кулак.
Тихо напевая известную только ей песню, текла под мостом Сунжа.
По дороге, ступая крепкими ботинками прямо по лужам, прошло несколько автоматчиков. Один проводил Ирину цепким взглядом из-под надвинутой на самые брови черной шапочки. Сразу захотелось съежиться и ускорить шаг. Ирина вздохнула, поправила шарф на голове и выпрямила и без того прямую спину.
Со стороны Трека вывернуло несколько человек с сумками, и Ирина машинально посмотрела в ту сторону. Когда-то по этой улице шли веселые и беспечные люди. Шли, предвкушая катания на лодках, подъем на колесе обозрения, прогулки по тенистым аллеям. В знойный летний день шла когда-то по этой улице Ира, продавливая каблучками мягкий асфальт. Шла и поглядывала на идущего рядом Бориса, словно желая убедиться, что это наконец-то он, а не навеянное летним зноем марево. И еле сдерживалась, чтоб не взять его за руку, не прижаться. Интересно, а если б тогда кто сказал?..
— Девушка, извините…
Ирина нехотя вынырнула из воспоминаний. Перед ними стояли две замотанные в платки женщины и старик с палкой.
— Вы не знаете, можно еще откуда уехать? Говорят, с Консервного? Не знаете? Извините.
Бассейн «Садко» стоял совершенно целый, тихий и пустой. Справа тянулся такой же пустой парк Чехова, деревья уныло мокли под дождем. Кинотеатр «Космос» тоже был цел, зато рядом…
Кафе рядом с кинотеатром сгорело полностью, от деревьев остались только голые стволы. А рядом, среди черных головешек что-то тускло блестело. Борис даже не сразу понял, что эта сине-зеленая масса просто расплавленное стекло от бутылок. Это какая же должна была быть температура?
Со стороны моста, страшно тарахтя, проехал грязный ПАЗ, и только поэтому они не заметили вовремя звук самолета. Еле слышимый, но тем не менее грозный вой возник только, когда автобус скрылся за поворотом, и тут же недалеко прогремел взрыв. Все произошло так быстро, что они даже не успели толком испугаться. Только пригнули автоматически головы и ускорили шаг. На середине моста, Ирина все-таки обернулась: у нефтяного института поднималось в небо черное облако.
Мост прошли быстро, стараясь не смотреть по сторонам. Но воронку не заметить было невозможно. Яма диаметром метра два зияла прямо посереди дороги, куски черной земли засыпали и асфальт, и ржавые трамвайные рельсы, по которым давно не ходили трамваи. Как послание из будущего мелькнула мысль — больше тут трамвай не пройдет никогда. Никогда…
Окна пятиэтажки на набережной белели уродливыми, но уже совсем привычными крестами, в стеклянных витринах аптеки отражалось серое небо и три одиноких человека, идущих навстречу неизвестности. Около Чайки стояла группа людей в камуфляже, и Борис тут же свернул налево, к Дому Радио. Улица впереди выглядела тихой и вполне нормальной, а вот сзади было что-то не так: оттуда слышались странные звуки. Борис оглянулся и по спине у него пополз холодок: с левой стороны улицы до самого перекрестка не было ни одного целого дома. У первого еще сохранился кое-как нижний этаж, а дальше — дальше шли сплошные развалины. Такое он видел раньше только в кино. Груды кирпичей, оконные и дверные рамы, половицы, мебель — все это смешалось в уродливую, страшную кучу. По куче лазали несколько человек, что-то искали.
На плечо мягко легла рука, Борис вздрогнул. Повернулся, встретился с внимательным взглядом серо- голубых глаз, и холодок отступил. «Надо идти, Боря», — шепнула Ира. Борис улыбнулся, кивнул и поправил сумку.
Он ожидал, что дальше будет только хуже, однако, разрушений больше не было. Разве что дыра в крыше Культпросветучилища, но что это за разрушение — так, мелочь. Зато и «Океан», и девятиэтажка с магазином «Алмаз» — все было цело. Даже маленький магазинчик, где они покупали итальянские сапоги. На двери магазинчика белела приклеенная бумажка с надписью «закрыто». Как будто магазин закрылся на перерыв, и скоро молодой продавец снова начнет расхваливать товар, уговаривая покупателей. Борис вспомнил про спрятанные под диван сапоги, вздохнул и снова поправил сумку.
Больше не останавливаясь, они пересекли проспект Ленина, прошли еще один короткий квартал, свернули налево и через пять минут стояли на пороге родительского дома.
Борис вновь вернулся туда, где родился, откуда когда-то ушел.
Внешне ни дом, ни двор не изменились. Те же знакомые до трещинки старинные стены, те же
