— Ну, мама-а! Ну, пожалуйста! — заныл Славик, бросая ложку.
Борис доел суп, досуха вытер тарелку хлебом, потрепал Славика по плечу.
— Ешь давай — остынет! Ир, давай завтра.
Ирина вопросительно подняла глаза, и Борис сразу осекся. Глаза выглядели уставшими, косметика отсутствовала начисто, в уголках собрались морщинки. Ничего этого Борис не замечал, он видел то, что и всегда — серо-голубую даль, и ловил себя на мысли, что так и хочется сказать банальное и пошлое — «озера». Ни банальным, ни пошлым это определение ему не казалось.
— Ира, ну сама подумай, — стряхнул дурман Борис, — сегодня тридцать первое декабря. Завтра — Новый год. Значит, будет совсем тихо, все напразднуются и будут отсыпаться. Логично?
— Да вроде и сегодня не так, чтобы… — неуверенно протянула Ирина.
Где-то далеко лязгнуло, как будто сцепляли гигантские вагоны, воздух прорезал короткий — с высокого на низкий — жужжащий вой и оборвался резким взрывом. Мелко задребезжали стекла. Славик втянул голову в плечи и пролил бульон, Валентина Матвеевна закрыла глаза.
— Ладно, давай завтра, — нарушила тишину Ирина. — Наверное, ты прав.… Только пораньше!
Борис кивнул.
— А я? — еще не потерял надежды Славик, посмотрел на маму и сделал «хитрый» ход: — Давайте, вы завтра решите?
— Хорошо, завтра посмотрим, — перебила Ирина Бориса, уже собравшегося сказать «нет».
— Есть! Папа, пойдем собак покормим.
Как ни пытался Славик разделить косточки между своими друзьями поровну, ничего у него вышло. Собаки проглотили все в мгновение ока и теперь прыгали вокруг, тявкали, заглядывали в глаза.
— Нет у меня больше! — чуть не плакал Славик. — Правда, нет ничего. Дайка, как не стыдно — ты и так больше всех съела! Эй, вы куда?
Стая, как по команде, оставила своего вожака и молча бросилась на улицу; Славик — вдогонку.
— Слава! — крикнул Борис. — Куда? Назад!
Славик только отмахнулся.
«Вот зараза!» — чертыхнулся Борис, бросил окурок и, не особо спеша, двинулся следом. Собаки уже были на улице, скопились у дороги кучкой, поджав хвосты и взъерошив шерсть. В трех метрах от них, тоже взъерошив шерсть и оскалив клыки, стояла еще одна собака, а у ее ног лежало что-то похожее на палку колбасы. «Где она колбасу надыбала? — удивился Борис. — Да это же Славкин любимчик — Дейк. Во дает!»
— Папа! Па-па! — завизжал Славик. — Па-па! Дейк, зачем!.. Па-па-па-а!!
Борис рванул с места, растолкал огрызающихся собак, схватил сына.
— Что, Слава, что? Укусили?
Славик, мелко дрожа, уткнулся лицом в плащ отца и вытянул руку, показывая куда-то пальцем. «Ира сейчас бы сказала — не показывай пальцем», — мелькнула неуместная мысль. Борис глянул, и у него по спине побежал холодок. Палец сына указывал на Дейка. Тот стоял, вздыбив шерсть и грозно оскалив клыки, не желая никому отдавать свою законную добычу. Только добычей была отнюдь не палка колбасы.
В ногах у Славкиного любимчика лежала окровавленная человеческая рука без кисти.
— Папа! — сквозь слезы выдавил Славик. — Он же никого не загрыз? Правда, папа? Правда? Ты посмотришь? Он из того двора ее притащил!
Посмотреть оказалось не просто: собаки словно взбесились, и впускать Бориса в заброшенный двор не хотели. И только, когда подошли отец и Алик с Мовлади, стая сдалась.
— Наверное, вон там, — сказал Алик, показывая на дом с обвалившейся стеной, выбитыми окнами и почти без крыши.
Как ни странно, дыра в потолке оказалась совсем небольшой.
— Это не бомба… — задумчиво протянул Мовлади. — Осторожней!
Борис споткнулся о валяющийся поперек комнаты почти целый шифоньер, рука нащупала на полу что-то круглое. Борис поднял, поднес к свету: на ладони лежали металлические шарики. Маленькие, гладкие, совсем не страшные.
То, что недавно было человеком, лежало у стены. Заросшее седой щетиной, старое изможденное лицо смотрело одним застывшим глазом в потолок, второго глаза не было. Почти не было и правой стороны лица — Бориса чуть не вырвало. Не было и оторванной по локоть правой руки, только валялась неподалеку в лужице крови побитая осколками кисть.
— Тут еще есть! — крикнул из-за стены Алик. — Помогите!
Сгорбленная аккуратная старушка лежала на кухне, вернее там, где когда-то была кухня. Из-под платка выбивались седые волосы, глаза смотрели через дыру на небо, а на тонких, высохших губах застыло странное выражение. Старушка будто бы улыбалась.
— Вера ее звали, — сказал отец. — Значит, это там Петр лежит. Ох, любил же он выпить.… Мужики, похоронить бы…
Земля успела промерзнуть и поддавалась неохотно, постоянно попадались камни. Алхазур копать не стал, Борис быстро выбился из сил, и только Мовлади, действуя то ломом, то лопатой работал, как маленький экскаватор. Неподалеку, на принесенной отцом простыне, застыли так и не вспомнившиеся Борису Вера и Петр. Рядом лежала темная, со вздувшимися венами, кисть. Руку не нашли: ее унес куда-то совсем взбесившийся Дейк. Молча постояла и ушла домой мама. Следом подошла Ирина, прижалась.
— Как там Славик? — спросил Борис. — Успокоился?
— Не очень. Все спрашивает, как же Дейк так мог?
— Скажи ему, что руку взрывом оторвало, а Дейк ее специально притащил нам показать. Чтоб похоронили.
Ирина благодарно взглянула на мужа, дотронулась до плеча и улыбнулась сквозь слезы.
В холмик свежей черной земли отец вбил наспех сколоченный крест.
Во второй половине дня сквозь низкие тучи выглянуло солнце, на припорошенную снегом землю упали тени. От фонарных столбов, от почти еще целых домов, от посеченных осколками, похожих на столбы, деревьев.
Часов в двенадцать стороне Микрорайона застучали автоматы, гулко захлопали гранатометы. Звуки не затихли, как обычно через несколько минут, наоборот, только усилились. На всякий случай спустились в подвал.
Стрельба не приближалась, но и не отдалялась в течение часа, потом постепенно сошла на нет. И почти тут же канонада раздалась с другой стороны — от Старых Промыслов.
Борис слазил в погреб и принес в подвал три бутылки настоянного на чабреце самогона. Мало ли — вдруг Новый год тут встречать придется?
Стрельба стихла, солнце вновь спряталось за тучами. В подвале уютно горела масляная коптилка, освещая маленькую «комнату» желтым прыгающим светом. Женщины разговаривали, Славик, пользуясь случаем, пытался читать, Мовлади дремал. Борис, отец и Алик вышли покурить, и тут грохнуло гораздо ближе. Алик осторожно поднялся по ступенькам, высунул голову, прислушался:
— Похоже, у вокзала!
Борис тоже поднялся, выглянул. На улице почти стемнело, лишь на западе багровела полоска неба. Лучи заходящего солнца оконтуривали черную громаду Президентского дворца, делая его похожим на средневековый замок, приготовившийся к осаде.
Темное небо прошила трассирующая очередь, эхо отразило звук от домов, бросило в подвал, и Борис автоматически втянул голову в плечи. Стало немного стыдно, Борис оглянулся: Алик с каменным лицом вслушивался в звуки боя, отец курил внизу, прикрывая огонек рукой. «Не заметили! А стреляют что-то действительно здорово. Странно, ведь часов через семь Новый год».
— Алик, Боря, — раздалось снизу. — Чего тут стоять, пойдем лучше старый год проводим.
Отец разлил коричневый напиток, и тут же, как по заказу, стихла стрельба.
— Пусть все наши печали останутся в старом году! — сказал Алик.
— Пусть! Пусть так и будет! — как заклинание повторили шесть человек.
Разномастные стаканы и кружки ударились друг о друга, по стене пробежали тени от шести рук.
— Ура! С наступающим! — громким шепотом сказал Славик, поднимая кружку с водой.
