сказал он вдруг, подойдя ближе.
— Зачем? — Вадим поднял на него удивлённые глаза.
— Да так, — ответил Султан и, нагнувшись, полушёпотом прибавил: — Полезные советы дам.
— Обойдусь, — сказал Вадим.
— А пригодились бы, — сказал Султан и опять, нагнувшись к самому уху и оглянувшись вокруг, полушёпотом произнёс: — Картишки есть. Пойдём сыграем на пачку чая.
— Хиляй отсюда, — сказал Вадим решительным тоном и продолжал писать.
Султан сделал удивлённые глаза и с пренебрежительно-недовольной гримасой повернул лицо в сторону.
Вадим писал. Султан постоял и молча удалился.
Минуты три спустя к Вадиму подошёл низкорослый жилистый тип со стриженой угловатой головой и непомерно кривыми, колесом, ногами, по прозвищу Ухват. Он стоял и ждал, пока Вадим написал последние строки письма.
— Султан зовёт, — сказал Ухват.
— Не пойду, — ответил Вадим, запечатывая конверт. — Не хочу.
Ухват постоял и также молча, как Султан удалился.
Вадим с готовым письмом пошёл к себе в секцию и видел, как Султан и ещё двое арестантов о чём-то шептались в дальнем углу коридора с Ухватом. Ухват что-то им горячо доказывал и отвергал, корча лицо и отмахиваясь руками. Он увидел Вадима и метнул на него пронизывающий взгляд: в глазах точно горящие угли, как у волка. Вадим сделал вид, что не замечает их, и прошёл к себе в секцию, не придавая особого значения неожиданной встрече с Султаном и странному поведению этих людей.
На следующий день в рабочей зоне было как всегда шумно и хлопотно. Протяжно визжали электропилы, слышалось хлопанье загружаемых на лесовозы плах, стуканье и грохот разгружаемых брёвен.
Вадим работал в плотницкой бригаде на зарубке углов. Бригада Волобуева, в которой трудился он, делала двухквартирные стандартные дома из соснового бруса. Его рабочее место было постоянно, метрах в пятнадцати от распиловочного цеха, где кряжи разрезались на брусья. Потом эти брусья обрабатывались, загружались на пятитонный МАЗ с прицепом и отвозились на сборочную площадку. Там подгонялись один к одному, после чего нарезались окна и двери. Готовый дом разбирался и увозился по заявке.
В паре с Вадимом работал ещё один заключённый, старший плотник, который расчерчивал карандашом зарубки и нумеровал краской брусья. Он иногда уходил то за плотницким уровнем к соседу, который работал с другой стороны лесопилки, то за махоркой к приятелю.
И в этот раз (дело было около двух часов пополудни) он ушёл после обеда разводить краску олифой и долго не возвращался.
Пустой мощный автомобиль подошёл к своему обычному месту, где загружался всегда. Шофёр, расконвоированный заключённый, отбывавший в колонии последний месяц, вышел из кабины и, закрутив цыгарку, послюнявил и раскурил её. Кивнув Вадиму, который прекратил стучать топором и присел отдохнуть, он пошёл лениво переставляя ноги в дежурку звать грузчиков работать. Вдруг откуда-то сзади, шурша стружками и щепками, появился Ухват и, расставив кривые ноги, спросил Вадима:
— Бригадир где?
— Не знаю, наверно, в цехе, — ответил Вадим.
— Дай закурить.
— Я не курю.
— А чего так?
— Да так, не привык.
— Ага. А я думал, ты куришь. Надо и мне бросить. А бригадир не знаешь где, а?
Пока Ухват заговаривал зубы, из подвала пилорамы, куда ссыпались опилки, вышли Султан и ещё двое заключённых. Вадим видел их вчера в коридоре, когда они оживлённо разговаривали с Ухватом и видел раньше здесь на пилораме; они вывозили на тачках опилки из подвала. Все трое шли к грузовику с прицепом. Султан молча кивнул Ухвату. Тот, оставив Вадима, быстро засеменил к машине. Вадим почуял неладное, но пока ничего не понимал.
Они отцепили прицеп и закрыли кузов. Ухват сел за руль и завёл мотор. Султан строго посмотрел на Вадима и сделал многозначительный жест рукой — поднёс большой палец к зубам и провёл им по шее. Он заскочил в кабину и сел рядом с Ухватом. И одновременно с обоих сторон запрыгнули в кузов и легли на дно его остальные двое.
Машина тронулась и стала разворачиваться. Вадим побежал в дежурку.
— Где шофёр с лесовоза? — спросил он, распахивая дверь дежурки.
Грузчики, игравшие в домино, молча уставились на него.
— Где шофёр? — опять спросил Вадим. Грузчики молчали. Вадим махнул рукой и побежал.
Грузчики повскакивали со скамеек, побежали за ним. Грузовик в это время, описав дугу по зоне, разворачивался на забор в том месте, где за зоной стоял продовольственный магазин для обслуживающего персонала. Магазин только что должны были открыть, и на крыльце и подле него стояло много людей, в особенности женщин и детей, пришедших за покупками. Вадим и бежавшие за ним грузчики видели, как Ухват направил машину прямо на забор и дал полный газ. Из-за лесопилки выбежал надзиратель.
— Стой! Куда? — крикнул он и рванулся к машине. Грузовик, набрав скорость, врезался в дощатую стену, и забор с треском и скрежетом повалился на улицу. Машина отчаянно ревя и переваливаясь по доскам, вырвалась на волю. С вышек раздались выстрелы в воздух, стрелять в беглецов было опасно: в нескольких шагах стояли женщины и дети, которые в испуге разбегались кто куда и дико кричали.
Грузовик, распугав людей, уток и свиней, копавшихся в луже рядом, застрял в канаве и забуксовал (два дня тому назад прошёл сильный дождь, и в канаве, прорытой вокруг зоны, ещё не просохло). С вышек стреляли. Пули хлопались в канаву подле шин: стрелявшие хотели прострелить шины. С одной вышки дали очередь из автомата, и пули градовой полоской легли в двух шагах от Вадима, отрезая пробитую в заборе брешь от столпившихся внутри зоны заключённых. Вой автомобиля, выстрелы, крики людей, птиц, животных, — всё смешалось в неописуемый адский шум. Продавщица, толстая как бочка, рыхлая, лет сорока, выскочила из магазина и побежала за людьми, но вдруг споткнулась, упала, запуталась в подолах платья и халата, выкатила безумные глаза и закричала не своим голосом: «Ма-ма!» Грузовик ревел с прогазовками и буксовал. Ещё мгновение, и показались десятка два солдат, набегу передёргивавших затворы автоматов. Они уже стали окружать машину, когда Султан выскочил из кабины и вытянул вверх руки. Ухват, дав ещё две-три отчаянных прогазовки, тоже выскочил, и поднял руки.
Прибежал начальник штаба колонии.
— Этих гадов ко мне! — распорядился он и, обращаясь к запыхавшемуся пожилому старшине, прибавил: — Срочно всю роту на ноги, забор починить и обтянуть проволокой.
— Слушаюсь, товарищ майор, — ответил старшина.
— Надо делать двойной забор и канаву прокопать глубже, — продолжал майор и обратился к одному офицеру, начальнику отряда: — Мобилизуйте всех расконвоированных.
Солдаты стаскивали из кузова ещё двоих притаившихся там арестантов. Трое с оружием вошли в зону и приказали всем собравшимся разойтись.
Водителя машины нашли связанного и с тряпкой во рту в углу подвала с опилками.
В этот же день вечером Вадима вызвали в штаб к начальнику колонии и допросили. И после допрашивали несколько раз, так как он находился вблизи машины. Все обстоятельства дела и показания свидетелей не дали улик против Вадима, и его оставили в покое.
Все это жутко подействовало на него. Он чувствовал, что не нужен тут никому, кроме следователя, который нуждался в нём лишь постольку, поскольку хотел предъявить ему обвинение как пособнику и набавить срок. Жизнь становилась невыносимой. Душу разъедали тоска и одиночество.
«Вот когда началась, — думал он, — расплата за содеянное. А ведь не прошло и трёх месяцев. Все семь лет впереди. Я не выдержу, умру здесь…»
Заключённых хоронили в зоне. Страшно было не столько от того, что умрёт здесь, а оттого, что конец его и похороны будут постыдными. От этих мыслей ему становилось жутко. Эти мысли истощали не только душу, но и физическую силу, что немедленно сказалось на его работе в бригаде. Тяжёлая работа иногда ему была не под силу, и он не выполнял нормы выработки. За это наказывали. Он попал в штрафной
