килограммов картофеля на трудодень.
Волгу бомбят, пароходы ходят до Сталинграда. По Волге разбросаны мины.
Сводки Информбюро стали осмысленнее. В «Правде» сегодня напечатано начало пьесы Корнейчука «Фронт», в которой, очевидно, будут иронически изображены генералы, не умеющие воевать. Вообще мы стали самокритичнее. Но ругать генералов во время войны нерационально. Это другая крайность. Простые умы сделают выводы, которые пойдут дальше, чем задано. Итак, развязка как будто приближается, как будто на финише вперед выходит Англия, которая сумела сберечь главное — людей. Есть еще шансы на выигрыш у Гитлера. У нас их уже нет при любом исходе войны. Победа наша, по-видимому, будет абстрактная, а не конкретная, если, впрочем, по Европе не пройдет ветер гражданской войны, которая вообще спутает все карты и в которой мы снова сможем получить козыри, перекрестив их, как у Гоголя, под столом.
Духота стояла такая, что невозможно было заснуть. Под яростным солнцем за день раскалялись стены, камышовая крыша, железные койки, подушки. Ночью они отдавали тепло, набранное за день. Темнота не приносила облегчения. Фон Гетц, целый день проведший в раскаленной кабине истребителя, лежал на горячей простыне и не мог уснуть. Огромная нервная и физическая усталость, навалившаяся на него за последние недели боев, требовала сна, а его все не было. В такой духоте можно было только истекать потом и мечтать о зиме или хотя бы о дожде. На соседней койке ворочался и вздыхал Гессер.
— Вилли, вы не спите? — обратился к приятелю Конрад.
— Какой, к черту, сон?! — Гессер закинул руки за голову. — Мне хочется содрать с себя кожу, до чего жарко!
— Это ваше единственное желание?
— Нет! У меня есть гораздо более сильное желание.
— Какое?
— Зарыться голышом в сугроб! Эта жара выматывает больше, чем вся русская авиация вместе с их зенитными орудиями.
— А что вы думаете о русской авиации?
— О русской авиации я думаю, что хорошо бы ей всей сгореть к чертовой матери! О, мой Бог! Хотя бы три часа сна! С таким же комфортом можно выспаться в духовке.
— Вилли, а вам не кажется странным, что сколько мы ни сбиваем русских, их не становится меньше?
— Это оттого, что русские перебрасывают на наш участок фронта все резервы их ВВС. Послушайте, Курт! Вам больше не о чем поговорить? Тут за день налетаешься так, что не можешь потом уснуть, а ночью, вместо здорового и освежающего сна, приходится, лежа на этой сковородке, слушать ваши размышления об авиации. Провались она пропадом! Как же мне все это надоело.
— Разве вы не гордитесь тем, что служите в люфтваффе?
Гессер устало вздохнул:
— Курт, я горжусь тем, что я служу в люфтваффе. Летать куда приятнее, чем по такой жаре проезжать на танке по полсотни километров в день. Но я устал делать по шесть боевых вылетов, сидя в кабине, как в жаровне с углями. И никакого отпуска впереди!
— Может, вам следует поставить в кабину холодильник?
— Я согласен на автомат с газировкой.
Оба рассмеялись.
Гессер продолжил разговор:
— Я завидую вам, Курт. У вас еще хватает сил шутить. А мне сейчас больше всего хочется отоспаться в прохладе. Если бы мне разрешили, то я спал бы двое суток подряд.
— Да. Не мешало бы, — подтвердил фон Гетц.
— А вы неплохо начали в нашей эскадрилье. Прибыли к нам полтора месяца назад и уже успели выйти из ведомых и сбить трех русских.
— В этом нет ничего удивительного, — рассудительно заметил фон Гетц. — Этих русских тут — как стрекоз над осокой.
— Да, — согласился с ним Гессер. — Только не каждый сбивает их. Наш Мюллер сумел сбить только двоих, я — так вообще одного.
— Это оттого, что вы неправильно ведете бой.
— Да-а?! А как, по-вашему, его следует вести? — изумился Гессер и повернулся к фон Гетцу с живейшим интересом.
— Я долго думал об этом, — стал рассуждать фон Гетц. — У русских появились хорошие истребители — «яки». Пожалуй, они превосходят наши «мессершмитты» в маневре на горизонтали.
— И что из того?
— Я долго думал, как можно подловить русские «яки».
— Придумали?
— Кажется, да.
— Вываливайте! — Гессер приподнялся на кровати.
— Вот, смотрите. Русские ненамного уступают нам в скорости. Когда завязывается бой и закручивается «карусель», то русские получают преимущество перед нашими «мессершмиттами» именно из-за хорошей маневренности своих «яков». Это свойство русских машин необходимо нивелировать.
— Каким образом?
— Не давать русским закрутить «карусель». Не доводить до этого, а сбивать русских еще до того, как они нас обнаружат.
— Хорошенькое дело! — Гессер снова рухнул головой на подушку и разочарованно протянул: — Я-то думал, у вас действительно родилась идея! А вы… Все это я знаю и без вас. Если рассуждать по-вашему, то неплохо было бы, чтобы русские механики завязывали своим пилотам глаза перед вылетом. Как же они нас могут просмотреть в чистом небе?
— А вот в этом и состоит суть моей идеи!
— В чем?
— Вы только не перебивайте. Представьте себе, что мы идем не плотным строем, а тремя группами, эшелонированными по высоте. Первая группа — приманка. Она летит впереди двух остальных и значительно ниже. Примерно на километр-полтора. Две других группы — охотники. Они летят выше приманки, на удалении до пяти километров.
— И что из этого выйдет?
— Русские истребители замечают приманку и начинают пристраиваться ей в хвост для атаки…
— А в это время мы… — перебил его Гессер.
— А в это время охотники подныривают под русских и атакуют их сзади — снизу.
— Ге-ни-аль-но! — потрясенно воскликнул Гессе. — Это гениально! Русские, увлеченные азартом легкой победы, начинают заходить в хвост приманке, на вираже они теряют скорость, а в это время…
— А в это время охотники, имея преимущество по высоте и по скорости, в два счета настигают русских, сначала снижаясь и набирая скорость, а потом атакуя их снизу.
— И русские не сумеют их даже увидеть! Гениально! Как все просто.
— Вилли, я не понял. По-вашему, все гениальное просто или все простое — гениально?
— Не скромничайте, Курт. Вы и в самом деле родили неплохую идею.
— Не скромничаю. Идея и в самом деле неплоха. Но у нее есть два недостатка.
— Какие?
— Во-первых, охотникам придется сбивать русских с первого захода. Когда русские выйдут из виража и станут пристраиваться приманке в хвост, скорость у них не будет превышать триста — триста пятьдесят километров в час. А у охотников, когда они сверху поднырнут под «яки», а потом возьмут рукоятку на себя, скорость будет никак не меньше пятисот. Поэтому каждый охотник должен атаковать какой-то конкретный «як», чтобы одного русского не атаковали двое сразу. Он должен сбить его с одного захода. Это не совсем просто будет сделать, если учесть разницу в скорости. «Як» появится в прицеле охотника всего на несколько секунд, после чего «мессершмитт» просто пронесется над ним с огромной скоростью и сам станет мишенью.
