10. IV. 40.
Позавчера проснулся в 9, чувствуя (как всегда чувствую с паучиной чуткостью) близкое изменение погоды: после полудня день замутился, пошли облака над горами к Ницце и к вечеру пошел дождь. Вчера в газетах хвастовство — союзники «в один час!» положили мины вдоль берегов Норвегии. С утра шел дождь. После завтрака — нынче — открыл радио — ошеломляющая весть: немцы захватили Данию и ворвались в Норвегию — вот тебе и мины! […]
12. IV. 40.
Неожиданная новость: письмо Серова и Зурова — у Зурова туберкулез. […] Вера сперва залилась розовым огнем и заплакала, потом успокоилась, — верно оттого, что я согласился на ее поездку в Париж и что теперь З. не возьмут в солдаты. Ходил с ней в город, она подала просьбу о пропуске в П. Едет, вероятно, во вторник. А мне опять вынимать тысячу, полторы! Мало того, что у меня почему-то на шее Л[яля] с девочкой и М[арга] и Г[алина]!
Особых вестей из Норвегии нынче нет. Боюсь, что опять дело замрет.
Продолжаю просматривать «От. Записки» за 82 г. […] — все это читал тысячу лет тому назад в Озерках, 15, 16 лет, с Юлием — все забыл, а оказалось, что помню кое-что чуть не наизусть.
Дремучие снежн. сумерки, Цвиленевская усадьба, где жил Евгений, эта девка (уже не помню ее имени)…
Весна, а все еще холодно, еще топим. Пересматриваю опять письма и дневники А. К. Толстого. Соверш. очароват. человек! Начал «Головлевых»2 — не плохо, но мне скучно, ненужно.
Переписываю с клочков дневниковые заметки. Многое рву. А зачем кое-что оставляю и переписываю — неизвестно.
13. IV. 40
Серо, холодно, деревцо за окном на Ниццу все зазеленело ярко-светлой зеленью и все дрожит под ветром. […]
14-15-16. IV. 40.
Немцы заперты новыми минами, потеряли 1/3 флота, отдали Нарвик — разгром!
17. IV. 40.
Вчера уехала Вера. Отвез ее в Cannes в такси. […]
Часов в 10 вечера ходил с М. и Г. запирать часовню. Лунная ночь, дивился, среди чего приходится жить — эти ночи, кипарисы, чей-то английский дом, горы, долина, море… А когда-то Озерки!
Прошелся: из-за вершин пиний выглядывает, перемещается, блещет огромная Венера (не высоко над горой, на северо-западе) — ярко-блестящая, неподвижная, стеклянно
Ужасная была беллетристика в «Отеч. Зап.» и т. п. журналах. […]
17. IV. 40.
[…] Вот, кажется, теперь уже несомненно: никогда мне не быть, напр., на Таити, в Гималаях, никогда не видать японских рощ и храмов и никогда не увидеть вновь Нила, Фив, Карпана, его руин, пальм, буйвола в грязи, затянутого илом пруда… Никогда! Все это будет существовать во веки веков, а для меня все это кончено
Пятница 18. IV. 40.
Вчера весь день просидел в доме, вышел всего минут на десять вечером.
Нынче то же — вышел в 10, ходил по саду 35 м. Луна высоко (как и предыдущ. месяцы), кучевые белые облака… Как страшно одиноко живу! И как дико — 3 бабы на плечах! […]
Вчера ночью шум жаб уже несметных. Теплеет.
Кончил «Господ Головлевых». Умный, талантливый, сильный, знающий, но литератор. […]
Что вышло из Г.! Какая тупость, какое бездушие, какая безсм. жизнь!
Вдруг вспомнилось — «бал писателей» в январе 27 года, приревновала к Одоевц[евой]. Как была трогательна, детски прелестна! Возвращались на рассвете, ушла в бальных башмачках
20. IV. 40.
Проснулся в 9, зачитался до 12 «Le Rêve» Зола. […] Ходил с Олечкой смотреть в бассейне лягушку — не оказалось. […]
Вчера ночью открыл окно в ванной комнате — широкое — на площадке под ним лунный свет как бы меловой.
21. IV. 40.
Прекрасный, уже совсем теплый день. Дубы возле chaumière уже сплошь в бледно-зеленых мушках. Все меняется с каждым днем. Уже распускается листва на безобразн. кулаках 2 деревьев на площадке. Цветет сирень, глицинии… (Ялта, Пасха…).
Письмо от Веры.
2 ч. Ходил по саду — заросла уже высокой травой вторая (от нижней дороги) площадка. Все еще цветет бледно-розовыми, легкими, нежными, оч. женств. цветами какого-то особого сорта вишня, цветут 2 корявых яблонки белыми (в бутонах тоже розоватыми) цветами. Ирисы цветут, нашел ветку шиповника цветущую (легкий алый цвет с желтой пыльцой в середине), какие-то цветы, вроде мака — легчайшие, но яркого оранжевого цвета… Сидел на плетеном разрушающемся кресле, смотрел на легкие и смутные как дым горы за Ниццей… Райский край! И уже сколько лет я его вижу, чувствую! Одиноко, неудобно, но переселиться под Париж… ничтожество природы, мерзкий климат!
Как всегда почти, точно один во всем доме. […]
Светлый день, праздник, в море как будто пустее — и звонят, звонят в городе… Не умею выразить, что
Множество мотыльков вьется вокруг цвета сирени — белых с зеленоватым оттенком, прозрачных. И опять пчелы, шмели, мухи нарождаются…
Кончил перечитывать 12-й т. Тургенева (изд. Маркса) — «Лит. и жит. восп.», «Критич. речи и статьи» и т. д. Соверш. замечат. человек и писатель. Особенно «Казнь Тропмана», «Человек в серых очках», неск. слов о наружности Пушкина, Лерм[онтова], Кольцова.
Этот апрельск. расцвет деревьев, трав, цветов, вообще эти первые весенние дни — более тонко- прекрасного, чистого, праздничного нет в мире.
Во многих смыслах я все-таки могу сказать, как Фауст о себе: «И псу не жить, как я живу». […]
Вчера день рожд. Гитлера. Нынче радио: Муссо[лини] в поздравит. телеграмме желает ему «победоносно выйти из той героич. борьбы, которую ведет он и германский народ». И несчастный итальянск. король тоже поздравляет «горячо» — вынуждены к соучастию в дружбе. […]
27. IV. 40
Был в Ницце — ни Цакни, ни Михайлова (а Вера писала, что он выезжает в пяти.). […] Дождь. Возвращался через Cannes. Встретил там Г. […] Вести из Норвегии не радуют.
28. IV. 40. Светлое Воскресенье.
Завтракали у Самойлова. Взял туда такси, уехал через час. Дорогой дождь, пыльно дымные тучи с хоботами. Потом все потонуло в дожде и тумане. Обедал у Маркюс.
Наш бедный пасх. стол.
Был поэт Аполлон Коринфский. Точно плохим писателем в насмешку выдумано.
