была спрятана рация. Рацию гестапо нашло в указанном месте. Если этот человек действительно английский парашютист, то, возможно, провал некоторых явочных квартир связан с его предательством. Действительно ли он является парашютистом и его личность пока установить не удалось».
— Очень печально, — нахмурился Бенеш, — Нам надо пересмотреть принципы отбора в группы парашютистов. Тот случай с рядовым Каминским, а теперь это.
— Мы подумаем над этим, — согласился Моравец. — И все же, в Чехословакии наши люди обеспокоены. Этот предатель вполне может взять на себя роль провокатора и выявить всю сеть. Сообщение очень тревожное. Сейчас мы пытаемся выяснить, кто это такой. Запрошены характеристики на всех, кто был заброшен 28 марта.
— Боюсь, эти характеристики вам не помогут, — заметил Бенеш. — Вам же давали такие же характеристики, когда вы отбирали людей на курсы. Что могло измениться за это время? Ничего.
— Может быть, вы и правы, но мы все же должны попытаться вычислить предателя, — настаивал на своем Моравек, — А теперь я бы хотел вам зачитать еще один отрывок из последней радиограммы.
Он снова порылся в папке и начал читать:
— Пражские биржевые круги получили из своего источника сообщение о том, что некоторые представители британского правительства по собственному почину обсуждали недавно с немцами в Лиссабоне вопрос о сепаратном мире. Происшедшие затем перемены в составе британского правительства вызваны якобы разоблачением именно этого факта.
— Полная ерунда! — взорвался Бенеш. — Полагаю, что в предстоящем наступлении немцы напрягут последние силы и добьются каких-то успехов, будьте к этому готовы, но это не должно нас ни поколебать, ни деморализовать. Если им удастся продвинуться, допустим, до Кавказа, это серьезно осложнит положение и, прежде всего, будет означать затягивание войны. В таком случае со стороны Германии можно было бы ожидать предложения компромиссного мира. Возникла бы кризисная ситуация, которая могла бы способствовать осложнению отношений между союзниками. Полагаю, что в такой ситуации у каждой стороны появилось бы желание воевать до победного конца. Если столь опасная ситуация возникнет, то сегодняшняя обстановка в Протекторате и в Словакии, то есть имеющее место сотрудничество с немцами, Гаха в качестве президента, правительство Протектората Э. Моравца, а также Тисо и Тука — в Словакии — все это может поставить нас в весьма затруднительное, если не критическое положение. Мы не можем закрывать на это глаза.
Он перевел дух и продолжил:
— В такой ситуации может оказаться желательной или даже необходимой какая-то насильственная акция, бунты, диверсии, саботаж, манифестации. С международной точки зрения такие действия являлись бы для судьбы нации спасительными, даже если бы и стоили больших жертв. Я повторяю: в настоящей обстановке наличие этих двух так называемых правительств (то есть чешского коллаборационистского правительства во главе с Гахой и квислинговского правительства марионеточного Словацкого государства во главе с Тисо) наносит огромный ущерб и народу и государству. Я констатирую это без каких-либо оговорок, принимая во внимание и Мюнхен, и то, почему он стал возможен. Даже если соглашательство является более или менее вынужденным, для него существуют определенные моральные пределы. Попытки оправдать его тем, что все это делалось во имя народа, будут оценены после войны историей, и, вероятно, эти доводы могут быть приняты только в определенной степени, а может быть, и вообще не будут приняты во внимание. Вплоть до появления Гейдриха мы не трогали Гаху, иногда даже вступались за него. Но с этого момента наступил перелом. То, что случилось после ухода Элиаша, оправдать нельзя. Примерно так им и передайте.
— Хорошо, — кивнул Моравец, — пока у меня все.
Пардубице, 20 апреля 1942 года
Бартош развернул листок с расшифрованной радиограммой, прочитал и тихо выругался.
— Что они там опять? — нахмурившись, поинтересовался Опалка.
— Полюбуйся: — вздохнул Бартош и начал зачитывать отрывок, — Операция может быть проведена в ночь с 23-го на 24-е. После осуществления операции поддерживайте с нами связь ежедневно. Начало сеанса по вашему усмотрению всегда между 00.45 и 01.45. Завтра, 22 апреля, начало в 01.00. «Ревекку» пока не использовать. Сигнальные костры развести западнее Пльзени за 15 минут до прилета первого самолета, который ждите в 01.30 по пражскому времени. Как только самолет сбросит осветительные бомбы, подожгите по возможности ложный объект… Сообщите точное расположение сигнальных костров и на каком расстоянии их можно будет увидеть.
Относительно операции будем посылать вам регулярные уведомления в течение последних суток перед ее осуществлением. Подтверждение операции получите в радиограмме под номером 777… О ходе подготовки к полету вы узнаете в 14.30. В передаче из Лондона на немецком языке слушайте на всех волнах «Восьмой славянский танец» Дворжака. О старте самолетов вы узнаете в 18.30 из передачи на чешском языке, сигналом будет фраза: «Будьте терпеливы — день расплаты наступит». О приближении самолетов к цели узнаете, услышав сигнал воздушной тревоги в Пльзени. Дается ли он сиренами? Чешское радио в 18.30 слушайте постоянно на случай, если пропустите предыдущее уведомление. В случае переноса полета последовательность передач будет повторена полностью.
Он устало вытер лицо рукой.
— Ведь передали же им, что налет лучше всего производить в ночь с воскресенья на понедельник, когда там меньше всего рабочих, — хлопнул он по столу рукой. — Такими акциями они только подорвут свой авторитет. На них будут смотреть так же, как и на немцев.
— Им на это плевать, — мрачно сказал Карел Чурда, парашютист из группы Опалки, который только недавно появился на квартире у Гладены. — Им лишь бы англичанам угодить.
— Что значит плевать? — взорвался Бартош. — Они собираются освобождать народ, который сами же и подвергают лишнему риску! И что толку от так проведенной акции англичанам? Народ и так уже постоянно оглядывается на Москву.
— Ладно, не надо их так осуждать, — попробовал оправдать командование Опалка. — Возможно, в выходные синоптики дали плохой прогноз. Мы просто не знаем всех нюансов.
— Заводы «Шкоды» работают на немцев с 39-го года, — напомнил Бартош. — Если они поработают еще лишнюю неделю, большого вреда не будет. Я уже говорил, что они сами выдумали ситуацию в Чехии, которую и выдают за правду. А о том, что здесь происходит в действительности, они и слышать не хотят. Перед отправкой перед нами выступал Бенеш и заверял, что к концу лета война закончится. Ты это здесь чувствуешь? Да, там я еще верил в его слова, думая, что английские бомбардировщики уже сравняли с землей пол-Германии. А что происходит на самом деле? Немцы летают бомбить Англию, а в Бельгию и Францию выводят войска на отдых! Говорят, что Бельгия и Франция переполнены английскими парашютистами! Я подозреваю, что они там сидят не в лучшем положении, чем мы. Выброшены и предоставлены сами себе!
— Брось, — махнул рукой Опалка, — словами ничего не изменишь. Надо думать, как выполнить задание. Думаю, Карел тоже поедет с нами. Давай еще раз распределим роли.
Прага, 21 апреля 1942 года
День уже клонился к концу, низкое солнце золотило воды Влтавы. По набережной прогуливались два мужчины. Одному было уже за сорок, второй был намного младше, но на родственников они никак не походили.
— Мы готовы, — говорил Габчик, — то, что мы сейчас продумываем какие-то детали, значения не имеет. Во время выполнения акции возникнет сотня неожиданностей, которые, в принципе, нельзя предусмотреть. Мы ждем только сигнала.
