на «левом фланге» – конституционные демократы приват-доцента Милюкова, либеральные интеллигенты, которых называют кадетами. Они конечно же монархисты, категорические враги социал- демократии, особенно ее большевистского крыла, анархистов эсеров. Они – если можно спроецировать формулировку времен французской революции – «болото» Думы. «Правый фланг» центра до настоящего времени являл собою более или менее зыбкое сообщество, составленное из партии октябристов во главе с Александром Гучковым и прогрессистов. Крайне правые – это националисты во главе с Пуришкевичем и Марковым-вторым, которых во всем, всегда и безусловно поддерживают царь и самые близкие ему люди, влияющие на политику, – в первую очередь дворцовый комендант генерал Дедюлин и, конечно, государыня, – от этой зависит все! Поскольку Гучков и его октябристы вкупе с прогрессистами выражают интересы промышленников и финансистов, двор относится к ним настороженно, ибо главной ставкой Царского Села были и продолжают быть помещики.
Им принадлежит около восьмидесяти процентов земель в империи, а численность их не превышает сорока – семидесяти тысяч человек. Они просто-таки обязаны сражаться за свой интерес до последней капли крови! При этом октябристов и крайне правых роднит национальный вопрос: и те и другие стоят на позиции шовинизма. Вопли о «русскости», однако, потребны этим господам не для того, чтобы воистину радеть об интересах великого народа, удивляющего мир своей культурой, наукой, революционной борьбою, но для того, чтобы подкрепить собственные позиции силой армии в борьбе против всех и всяческих конкурентов – будь то англичанин, француз, поляк, немец, еврей или швед.
– Что случится, если Столыпин все-таки уйдет?
– Уйдет он или останется, суть вопроса не в этом, – как-то досадливо поморщившись, ответил товарищ Франек. – Меня не интересуют хитросплетения дворцовых интриг, я верен научному анализу данностей. Мы, социал-демократы, говорили всегда и готовы повторить ныне: Россия переживает кризис оттого, что дворцовый блок царя с помещиками, то есть с крайне правыми, не может дать промышленникам тех реформ, которых требует развитие капитализма. Буржуазии, капиталу, потребна определенного рода политическая свобода, дабы активно развивать Промышленное производство, а царь, главный помещик империи, не хочет, да и не может дать ей политическую свободу. Итак, царь и землевладельцы – с одной стороны, промышленники и буржуазные либералы – с другой. Лебедь, рак и щука. Между ними идет сложная – бескровная пока – драка за власть; царь добровольно не отдаст ее либеральным промышленникам. И при этом – стомиллионный трудящийся люд, а б с о л ю т н о бесправный и забитый. Вот в чем суть кризиса.
Выход из него отнюдь не в отставке Столыпина или в его победе над дедушками Государственного совета.
– Так все же, – спросил журналист из Гамбурга, – что ждет Россию в ближайшем будущем?
– То есть как это «что»? – удивился Франек. – Революция.
Реакция у всех журналистов была одинаковой; весело улыбаясь шутке наивного лектора социал- демократии, тем не менее дружелюбно ему поаплодировали; внес хоть какую-то ясность в таинственные российские дебри…
I
13 марта 1911, вечер.
Обида.
(Генерал Дедюлин)
Человеком, стоявшим ближе всех к царю, был дворцовый комендант, генерал-лейтенант Владимир Александрович Дедюлин, боготворивший свою жену Елизавету Александровну не только за ангельский характер и красоту (в ее сорок семь лет седина лишь подчеркивала свежесть лица и детские ямочки на щеках), не за восхитительное, никогда не изменявшее ей чувство юмора, но за то – в основном, – что была она из рода легендарного партизана Дохтурова, друга Дениса Давыдова. Именно отсвет славы героя Отечественной войны, павший на Дедюлина после того, как он сочетался браком с Лизанькой, позволил ему оставить лейб-гвардии уланский его величества полк и перейти – с повышением – в отдельный корпус жандармов.
Всякое действие лишь тогда обретает форму жизненной устремленности, если продиктовано оно не эмоцией, но логической выверенностью посылов, с одной стороны, и – с другой – точным осознанием перспективы, которая должна открыться в результате предпринятого шага.
Поскольку в доме Дохтуровых была собрана уникальная библиотека о методах партизанских войн – не только в России, но во Франции (в пору английского нашествия), в Испании, Северо-Американских Штатах, когда индейцы героически сопротивлялись вторжению белых; поскольку Дедюлин внимательнейшим образом проштудировал книги, ранившиеся в доме невесты, – в голове его выстроилась последовательная жизненная программа.
Он пришел к выводу, что в трудные для монархии годы, когда «корректная доброта царя» входила в противоречие с «алчными устремлениями нуворишей», а также с интересами финансистов, требовавших захвата новых районов мира для вложения своих капиталов (разве не британские банкиры стояли за белолицыми покорителями Северной Америки?!), когда методы исстари сложившихся отношений между государем и ближайшим его окружением нарушены (чаще всего вследствие заговора сторонников машинной техники, рождающей алчность и нищету), прежние методы служения идее самодержавия невозможны; победить коварные силы конституционализма западного образца или, того хуже, революции можно лишь методами партизанской отваги, когда командир отряда берет на себя смелость за принятие решений, не советуясь со старшим, когда подданный несет личную ответственность за судьбу империи, отвечая за поступок лишь перед богом и собственной совестью.
Именно поэтому, перейдя в корпус жандармов, Дедюлин совершил ознакомительную поездку по Ярославской губернии, – там он родился, там были земли его и брата Николеньки (роду были дворянского, но колола сердце обида, что не столбовые, а жалованные). По Волге спустился в Нижний Новгород, поклонился стенам Кремля, посетовал, что город не сохранил посвященные памяти князя Пожарского реликвии, видно, ю р к и е подсуетились, от них беспамятство – пойди найди, где почил в бозе Петр (хоть и чужак по идее, но ведь наш самодержец), куда подевались личные вещи Николая I, кто запрятал письма Александра III (один князь Мещерский хранит переписку с усопшим монархом), и лишний раз утвердился, что идея спасения самодержавия только тогда обретет реальную силу, если слуги ее откровенно скажут себе самим: в борьбе со злом победа будет за тем лишь, кто бесстрашно станет на путь всепозволенности в борьбе с крамолой.
Смещение понятий, подмена смысла, ложное трактование святых терминов бывает наказано историей, но кара за это приходит далеко не сразу.
Действительно, примерять на жандармский всезапрещающий мундир венгерку партизана Дохтурова, боровшегося с чужеземным завоевателем, было кощунством, однако возмездие не есть акт спорадический,
