увидела тень Кузакова в вопросе одного из зрителей и в ответе Федора Абрамова:
Вопрос: Сидит ли в вас внутренний цензор?
Ответ: …Задумываешься, как тебя поймут одни, как другие, как взглянет на это начальство? И так далее… И чего греха-то таить? Я тоже об этом думаю, хотя пытаюсь отрешиться от этих дум.
— Почему, вы думаете, он не любил деревенщиков? — спрашиваю я Земскову.
— Считал их провинциальными. А ведь они тогда были в большой моде.
— Странно, сам-то он тоже был из провинции.
— Тем не менее.
— А как он держался с начальством, которое было над ним?
— Никогда не заискивал…
— Люди знали, что он сын Сталина?
— Он никогда сам об этом не говорил. Все было на уровне слухов.
— Были люди, которые его ненавидели?
— Были. Они-то как раз и говорили: мол, чего ждать от сына Сталина? Но их было немного — в основном плохие работники.
— Как он уходил с телевидения в восемьдесят шестом году?
— Ушел на пенсию. Спокойно. Ему уже было под восемьдесят. Почувствовал, что время уже не его. Как только он ушел, наша редакция стала разваливаться. Все начальники, которые приходили после него, в сравнении с ним проигрывали. И в культуре поведения, и в общей культуре.
— Сам он когда-нибудь показывался по телевидению?
— Как правило, нет. Однажды, помню, он предварял спектакль.
— Был ли он интриганом?
— Да. Но не слишком. Весь облик как-то не вязался ни с чем отрицательным. Ходил не спеша, как бы вкрадчиво. Никогда не бегал, не суетился. Что-то было в нем благородное…
В августе 1996 года в газете «Правда» появилась заметка Евгения, сына Якова Джугашвили. Он решительно отказывает Кузакову в происхождении от Сталина на том основании, что в домовой книге Марии Прокопиевны Кузаковой 1908 год зафиксирован как год рождения сына, а Сталин поселился у нее в 1909-м, хотя все биографы вождя отмечают его появление в Сольвычегодске 1908 годом.
Да и чего не случается в домовых книгах, особенно если нужно зарегистрировать незаконное дитя. Кстати, и у отца Евгения Яковлевича в цифрах тоже прошла ошибка — я говорила о ней выше: вместо 1907 года в дате рождения указан 1908-й, год крещения мальчика.
Удивительно другое — в 1996 году Кузаков и Джугашвили еще живы, могли встретиться. Навестив своего вероятного дядю, Джугашвили наверняка узнал бы от него подробности, ускользнувшие от прессы.
Не пора ли многочисленным потомкам Сталина найти в себе силы сойтись вместе? Тогда многое тайное станет явным.
Легко сказать. Их разделяют политические бездны, старые страхи, сплетни, недомолвки, социальные преграды и много еще непредвиденного, непроизнесенного, необдуманного. Кто-то против Сталина, кто-то за, кто-то ни за, ни против — вообще никак не относится.
Январь 1998 года. Сижу в квартире сына недавно умершего Константина Степановича Кузакова — Владимира Константиновича — историка и археолога. Дом его — настоящий археологический музей, где множество предметов, сделанных человеческими руками, камней и окаменелостей доисторических времен. Предполагаю, что тот, кто столь высоко ценит далекое прошлое, тем более должен досконально изучить своих предков.
— Отец никогда не говорил нам, детям, что он сын Сталина. Лет за пять до смерти, когда мы с братом приперли его к стенке, сказал то, что мы и без него знали: «Да, это так». Наша мама очень боялась «сталинской темы».
Официальная дата рождения Константина Кузакова — 5 февраля 1908 года.
Владимир Константинович показывает мне копию справки о рождении № 27, где в графе «мать» значится Мария Прокопиевна Кузакова, в графе «отец» — прочерк.
Сколько на свете таких справок с прочерком в графе «отец»?!
— Бабушка уезжала из Сольвычегодска и крестила сына в Стефаниевской церкви города Котласа. Возможно, она родила его в Котласе, возможно, и год указала неверно, боясь чего-то.
Отец всегда писал в анкете, что его отец Степан Кузаков (муж матери) умер в 1906 году, и тут же указывал год своего рождения: 1908-й. Эта бессмыслица ни разу не вызвала недоумения у работников отделов кадров, как будто они знали, что и кто скрывается за ней.
Отец помнил из раннего детства, как какой-то человек заезжал к ним в дом, проездом на Север, и передавал его матери привет от Сталина. «Назовите фамилию», — попросила она. Он назвал: Джугашвили. «Это Иосиф», — узнала она.
В доме Кузаковой стояла скульптурка, и в ее полость ссыльные всегда прятали пистолет, таким образом передавая его друг другу, по цепочке. Последним, кто взял пистолет и уехал с ним, был Сталин.
В тридцатых дом Марии Прокопиевны взяли под музей политических ссыльных, а ей дали комнату в Ленинграде. Владимир Константинович помнит, как родители привозили его к бабушке и она угощала его вкусным вареным сахаром. Когда началась война, к ней пришли какие-то люди, предложили эвакуироваться, она отказалась и умерла в дни блокады.
— Через год после смерти Сталина мы шли с отцом по Кутузовскому проспекту, к нему подошел бывший начальник охраны Сталина, и они долго о чем-то говорили.
Я в пятидесятых учился на историческом факультете в одной группе с Майей Сусловой, ее отец вместе с Берия в сороковых требовал расстрела моего отца на суде чести, — рассказывает Владимир Константинович.
— А бабушка, ваша бабушка, что вы еще знаете о ней?
— Слышал, что она в молодости была очень красивая. Когда я с семьей в 1967 году был в Сольвычегодском музее, расположенном в бабушкином доме, работники музея познакомили нас с жившей по соседству Любовью Васильевной Выгодниковой, она вспоминала, что Мария Прокопиевна родом из Уфтюга, что на Двине, напротив Красногорска, из семьи церковного дьякона.
Вот и все. Более ничего не раскопал о своих предках замечательный археолог.
Странное нелюбопытство? Нет. Нам, детям XX века, передалось от отцов нежелание знать больше положенного. Этакое поведение страуса, прячущего голову под крыло. Или, скорее, синдром Ивана, не помнящего родства, не столько уже из осторожности, сколько от равнодушия, выросшего на страхах предыдущего поколения.
Опоминаемся, глядь — поздно, все умерли. И все-таки — никогда не поздно. При ближайшем и пристальном рассмотрении прошлое живет в настоящем и чем дальше будет уходить, тем все ярче и заманчивей будут казаться его яви и тайны.
— Как вы относитесь к Сталину? — спрашиваю я его внука, Владимира Константиновича Кузакова.
— Как я могу относиться, — отвечает он, — если бы не было его, не было бы моего отца, меня, моего сына.
А я при этом разговоре думаю о сольвычегодской вдове-красавице, в первую очередь без которой не было бы всей экзотически красивой ветви рода Кузаковых.
Сплетня — вещь противная. Она коснулась даже тишайшей Марии Прокопиевны. Кто-то шустрый написал, что в ее доме бегало несколько ребятишек от Сталина. Это не так. У Марии Кузаковой было пятеро детей от покойного мужа, а кроме того, она была гостеприимной женщиной, привечала и соседскую дочку Любу Выгодникову, и других детей.
