учредитель и директор приюта, встречала этой жалобой всех посетителей, способных, по ее прогнозам, хоть чем-то помочь ее подвижническому делу: — Вначале, когда нас было еще не так много, мы ютились в общежитиях. Знаете, такие свечки, или точки, — так ведь их, кажется, называют?
Ангелина привычно озадачивала вступивших на порог приюта вопросом, а сама в образовавшейся паузе проницательно разглядывала визитера сквозь перламутровые очки.
— А кто в этих общагах обитает и чаще всего скрывается от правоохранительных органов, вы, надеюсь, знаете не хуже меня? — Хозяйка нагружала гостей новым заданием и сама приступала к перечислению: — Это — рыночные торговцы, проститутки, разные криминальные личности. А у меня — детки!
Последним восклицанием Шмель вспугивала пришедших и вроде бы ненароком совестила: где же, мол, вы раньше-то были, когда все мы так мучились?
— У меня у самой пятеро дочерей, — привычно откровенничала Ангелина Германовна. — Правда, они мне не родные, хотя, знаете, я даже не представляю, чтобы кто-то кому-то мог казаться роднее, чем мне мои лапушки.
При дальнейших излияниях хозяйки приюта выяснялось, что у всех ее воспитанниц — крайне несчастные судьбы. Старшая с двенадцати лет стала воровать у приемной матери деньги, прогуливать школу и исчезать из дому. Вскоре выяснилось, что девочка ночует у некоего пенсионера, дающего приют и другим подросткам обоего пола. Обладая не только мощной энергией, но и значительными связями в силовых структурах, Шмель приготовилась «пустить прохиндея под пресс», но падчерица, разведав о роковом для ее покровителя намерении, поклялась его скромным здоровьем тотчас вернуться домой и прекратить все свои выходки ради того, чтобы покою престарелого любителя молодежи ничто не угрожало. В случае отказа суровой мамаши девочка обещала покинуть ставший ей родным дом навсегда, да и этот несчастливый и враждебный без ее покровителя мир — тоже.
Ангелина рассудила, что лучше общаться с дочерью живой и дома, чем с мертвой и на кладбище. Она приняла условия своей безответно любимой малолетней бродяжки.
Далее следовали истории остальных дочерей, чьи судьбы могли устрашить, умилить и повергнуть в отчаяние даже очень хладнокровных слушателей. Безусловно, каждый из них по достоинству оценивал благородный дар Ангелины Шмель не замыкаться на очередной детской драме и не отказываться от своего высокого предназначения, а брать на себя ответственность за следующую человеческую судьбу.
О заведении, созданном самоотверженным педагогом, говорили и писали разное. Иногда в адрес Шмель раздавались блистательные комплименты, иногда — площадная брань. Доходило до того, что по различным петербургским телеканалам в разных передачах транслировались абсолютно противоположные сюжеты: один о том, как Ангелина Германовна на собственные скудные средства содержит в высшей степени богоугодное заведение, в другом — как та же дама жестоко тиранит своих воспитанниц, заставляет их заниматься проституцией и сдавать своей беспощадной хозяйке после рискованной работы фиксированную выручку.
При всех противоречивых толках, окружавших Шмель, сама она всегда была щедра на пронзительную критику в адрес любых деятелей, связанных с проблемами несовершеннолетних. Ангелина могла выдать в эфир самую невероятную, непристойную и, наверное, небезопасную для говорящего информацию. Зная эту черту радетельницы детства, многие журналисты использовали Шмель для создания острых, скандальных сюжетов о личностях, на которых в данный момент была мода, — с глуповато-наивным видом они задавали откровенно провокационный вопрос и с пьянящей радостью затихали в преддверии разоблачительных ответов.
Впрочем, в некогда славном граде на Неве имелись фигуры, которые Ангелина никогда не критиковала. Среди них числился политик и бизнесмен и, как поговаривали, то ли одноклассник, то ли любовник Ангелины — Игорь Семенович Кумиров, про которого вездесущие злые языки поговаривали, будто он не только содержит приют «Ангелочек», но и каким-то образом эксплуатирует тамошних питомцев.
Благодаря покровителям вроде Игоря Семеновича Шмель не очень-то опасалась вмешательства в ее дела таких персон, как Федор Борона, Борис Следов или Лолита Руссо. Правда, несколько лет назад эта троица ощутимо попортила ей кровь, вплоть до того, что чуть не упекла заслуженного педагога Российской Федерации за решетку. Хотя Ангелина довольно быстро разгадала метод этих дотошных неформалов, но все равно упустила темп и ей пришлось расстаться с солидным местом и фантастическими для любого директора интерната доходами.
Обычно компромат добывал Борона и подсовывал его Следову, а тот уже начинал кликушествовать на весь город, сочинял петиции во все органы контроля, госбезопасность, прокуратуру, СЭС, Президенту, ЮНЕСКО и дьявол его разберет куда еще. После нескольких ответов на имя Бориса в игру включалась Руссо. Журналистка делала сюжет, в котором Следов тряс заявлениями якобы избитых или изнасилованных детей, показывал на зарешеченные окна учреждения, где, по его словам, губили детские души и подтачивали отечественный генофонд. Скандалист не гнушался вовлечением в свои склоки несовершеннолетних, которые маловразумительно рассказывали о своих изломанных судьбах. Дети обзывали учителей и воспитателей нецензурными словами, грозились в будущем зверски с ними расправиться и никогда не обижать собственных ребятишек, если таковые у них наплодятся.
Борис дополнял поток оскорблений собственными язвительными и очень обидными для адресата словечками и обещал в случае необходимости представить все необходимые доказательства вины тех, кого он нынче предал анафеме.
Детские сюжеты Лолиты завершал, как правило, Федор Данилович. Знаменитый своими скандалами педиатр выступал всегда крайне резко и вызывающе, но при этом оставался неуязвимым для обвинений в клевете, распространении заведомо ложных слухов, порочащих честь и достоинство добропорядочных граждан, и по другим статьям Уголовного или Гражданского кодекса.
Это обстоятельство заметно печалило Шмель, поскольку она не раз обращалась с исками против надоевших ей склочников, но все ее усилия оказывались тщетны. Борона продолжал компрометировать учебно-воспитательные учреждения города и области, добиваясь увольнения или даже уголовного наказания всеми уважаемых специалистов.
Наиболее досадным для директора приюта «Ангелок» являлось то, что Борона был мужем .ее одноклассницы Зины Подопечной, а Руссо приходилась ни много ни мало дочерью другому однокласснику — Стасу Весовому.
В настоящее время Ангелина ощущала себя защищенной длинными тенями (аж до Москвы, а то и дальше!) могучих персон, имевших наиболее прямое отношение к большим деньгам и большой власти. Эти люди были связаны с детским приютом «Ангелок» благодаря своему неподдельному интересу к участи детей, взятых под опеку милосердной госпожой Шмель. Они наведывались в дом на берегу Невы, встречались с воспитанницами, одаривали их гостинцами, бродили с девчушками по набережной, оставались для доверительных бесед наедине в специально приготовленной гостиной, а позже, очевидно проникшись поведанной драмой, оказывали приюту услуги и помощь.
Находились и такие доброхоты, которые устраивали для детей увлекательные походы и поездки. Очень, например, запомнился девчатам круиз на теплоходе по Ладоге. Это развлечение Ангелина сумела устроить под эгидой борьбы за экологическую чистоту уникального озера. Согласно программе, дети должны были выступать в местах швартовки судна с песнями и танцами.
Шмель добилась льготной аренды плавсредства, финансовой поддержки от администрации города и области, пищевой и питейной поддержки от ряда весьма известных фирм. Билеты в несколько кают были проданы состоятельным защитникам детства, которые в течение всего незабываемого путешествия гостеприимно впускали в свои номера по две-три девочки, желавших получить наставления и добрые напутствия от опытных и дружески настроенных мужчин…
Шмель часто поражалась собственной безоглядности. Это ведь кому рассказать, так не поверят — она у всех на виду организовала публичный дом, а люди словно не видят и не понимают того, что здесь на самом деле происходит.
Особенно умиляли учредителя и директора «Ангелка» те, кто вроде бы принимал за чистую монету ее россказни о детских бедах и необходимости хоть как-то приюту помочь. Чего стоили ее речи в поддержку
