не к родителям. У них он уже был и не очень хотел повторять свой визит.
– Ты заранее прими что-нибудь успокоительное, – посоветовал он Кате Калачевой.
Наконец они разъехались, и Дмитрий погрузился в изучение дела о поджоге.
То, что имел место именно поджог, не вызывало никаких сомнений. Это сразу установили инспектора чудовской пожарной службы. Сам обходчик Гринько остался жив благодаря чистой случайности. В момент, когда загорелась будка, он находился в сарае, где держал кроликов.
Собственно, это была не будка, а добротный сруб, где Гринько жил постоянно. Жил один, хотя в ближайшей деревне у него были мать и сестра. К делу прилагалась характеристика. Из нее следовало, что к своим обязанностям Гринько относился ответственно, так что администрация железной дороги не имела к нему претензий, а однажды даже поощрила его премией.
Нелюдимый человек, одиночество которого скрашивают только домашние животные. Кролики, наверно, кошка или собака… Кому могла понадобиться его жизнь? Ведь подожгли, вероятнее всего, с намерением расправиться. Ночью, сразу с нескольких сторон…
Сразу возникли вопросы: были ли у Гринько недруги, не ссорился ли он с кем-то в последнее время? Характер у него скорее всего неуживчивый, мог кого-то обидеть… Ответов на эти вопросы в папке не было.
Чудовцы сделали свое дело, составили акт о поджоге, собрали вещдоки (прямо скажем, не очень многочисленные) и спихнули дело на питерское управление транспортной милиции. Воспользовались тем, что будка Гринько стояла в пределах железной дороги.
Самарин взглянул на следующий документ, выданный администрацией поселка Бабино Ленинградской области. Тут содержалось кое-что не лишенное интереса.
Оказалось, что Гринько Алексей Степанович, 1959 года рождения, вместе с матерью, сестрой и племянником прибыли как беженцы из Таджикистана в марте 1993 года.
Эта дата за что-то цеплялась… Что-то такое было связано с весной 1993 года… Самарин снова пересмотрел дело о поджоге. Нет, искать надо не тут. Это вообще не связано с железной дорогой.
Ну конечно! Клара Сидоренко, первая жертва маньяка №1, «работающего» в парках, была убита 17 мая 1993 года.
Конечно, это просто совпадение. И вообще, прав ли он, считая, что искать надо среди таких вот одиноких странноватых холостяков? Ведь и Михасевич, и Чикатило были женаты, имели детей… Тогда и его самого следовало бы подозревать во всех смертных грехах – проживает вместе с незамужней сестрой, не женат… Тоже подозрительно… И все-таки с Гринько хотелось познакомиться поближе.
– Дмитрий Евгеньевич, к вам девушка! – Даже по селектору было слышно, как дрожит голос секретарши Жеброва-старшего Тани. Сразу понятно, что девушка эта – соперница, по крайней мере с Таниной точки зрения.
Дмитрий вышел в коридор и увидел, как со стороны лестницы появилась Лариса Мокроусова. Для похода в милицию она оделась несколько скромнее, чем для редакции, – на ней были брюки. Правда, они принадлежали к разряду тех, что «три дня с мылом надевали», и подчеркивали аппетитные Ларисины формы нисколько не меньше, чем колготки.
Работники правоохранительных органов – обычные мужчины, с той лишь оговоркой, что в служебное время имеют дело почти исключительно с людьми своего пола, а служебное время у них практически не нормировано. Разумеется, патрульно-постовая служба, особенно вокзальная, немало видит и представительниц прекрасного пола. Хотя, положа руку на сердце, этот конкретный пол следовало бы назвать синерожим.
Поэтому красивая, молодая и пышная особа, от которой на все пропахшее табаком и несвежими носками отделение разносился сладкий французский аромат, привела сотрудников в ступор. Не нашлось ни одного, кто не проводил бы ее долгим восхищенным взглядом.
Единственным, на кого Ларисины прелести не произвели ни малейшего впечатления, был тот, к кому она пришла, – старший следователь Дмитрий Самарин.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо, но очень сухо сказал он, указывая на дверь кабинета. Лариса вошла.
– Вы меня вызывали? По какому же поводу?
– Хотел поговорить о ваших взаимоотношениях с Сорокиным. Что вы знаете о его жене? Каким она была человеком…
– Сесть можно?
– Садитесь, пожалуйста, – спохватился Самарин, вставая со стула.
Она выбрала место у стены, так чтобы между ней и Самариным не было стола и вся ее фигура просматривалась полностью. Брюки плотно обтягивали бедра, и создавалось впечатление, что на Ларисе вообще ничего нет, кроме черных колготок и прозрачного гипюрового топа, который решительно ничего не скрывал.
Видно, Лариса явилась с самыми решительными намерениями. Следователь казался ей привлекательной добычей. Не очень легкой – но от этого охота становится еще интереснее.
– Ваша фамилия, имя-отчество, год рождения? – не замечая прелестей свидетельницы, спросил Самарин.
– Лариса Георгиевна Мокроусова, семьдесят седьмой.
– Что вам известно о смерти Марины Сорокиной, жены Константина Сорокина, вашего сослуживца?
– Да какой-то маньяк ее замочил… А на хрена она с ним пошла? Надо же смотреть, с кем идешь. Господи! Да у меня сколько раз так бывало: подваливает такой деловой, туда-сюда, тачка, бабки, а я в глаза ему посмотрю – и от ворот поворот. Таких нам не надо!
«А ведь, по сути, она права», – подумал Дмитрий и спросил:
– Со слов Константина Сорокина я понял, что вы были знакомы с его женой.
– Было дело. Она же по специальности – училка. У нас в школе вела историю.
Это, прямо скажем, был не самый мой любимый предмет.
– А какой же самый любимый?
– Физкультура! – Лариса хмыкнула.
– Но вы пошли не по спортивной линии.
– Тренера не стало.
– Лариса, а вы могли бы припомнить, что произошло, когда у вас в журнале отмечали день рождения Сорокина?
– Да ничего такого. Сидели за столом – выпивали, закусывали. Мы с Сорокиным оказались рядом, и уж не знаю, кто начал, он или я, кажется, все-таки он, стали целоваться. Но это так, в шутку. Шеф ему машину редакционную дал, велел водителю отвезти его домой и вернуться назад. Думаю – прокатимся вместе.
Тем более что я ему подарочек купила один, хотела с глазу на глаз передать.
– Вам часто приходилось дарить нижнее белье чужим мужьям?
– Нет. Я предпочитаю, чтобы его дарили мне.
– Но в тот раз вы изменили своим принципам.
– Ну, понимаете. Костя всегда был такой какой-то безынициативный, квелый, хотелось его взбодрить. С такой женой – неудивительно. Посмотришь – молоко в грудях киснет.
– Но вы не знали, кто его жена?
– Понятия не имела! Я ее и узнала-то не сразу. Стоит в дверях с таким видом, будто привидение увидала. И даже не вышла, чтобы дать мне одеться. Глаза вылупила, как истукан. Мне, конечно, за себя не стыдно: и фигура, и белье – все при мне. Но к такому хамству я не привыкла… – Лариса передернула круглыми плечами. Она до сих пор не могла простить Марине пережитого унижения.
– А Сорокин? Как повел себя он?
– Ой, вы бы видели! Противно вспомнить. Сначала испугался, когда услышал, как открывается входная дверь. Задрожал, как кролик, а до этого такой был страстный! Ну а после со мной ни полслова, как будто я в чем-то виновата!
Видите, как получается! Что, я его силой затащила в постель? Извините, это бабу можно трахнуть против ее воли, а мужика-то – шиш! А уж у него на меня стоял, как, наверно, на нее никогда в жизни!
Слушая Ларису, Самарин быстро набирал на компьютере текст протокола.
