трущобах на Обводном канале, ни шикарный ресторан.
— Так, — тоном директора школы, который распекает двоечника, сказал метрдотель. — Драка, дебош, разбитая зеркальная стена. А ведь люди приходят сюда отдыхать. Что же, дорогой мой, придется отвечать. Стоимость зеркала плюс штраф за нарушение общественного порядка.
— Зеркала я не бил. — Вадим поднял голову.
— Вот как? Кто же тогда это сделал? — Метрдотель указал на ветвистую трещину.
— Об этом я знаю не больше вашего.
— Однако, по моим сведениям, зеркало разбили вы.
— Зеркало разбили мной. — Вадим попытался ухмыльнуться, но разбитая щека сразу дала о себе знать, и ухмылка превратилась в гримасу боли.
— Короче, — метрдотель отбросил директорский тон и перешел на тон пахана из советского детектива, — или платишь, или… будет очень-очень плохо. Ты меня понял?
— А катись ты… — пробормотал Вадим.
Вышибалы двинулись в его сторону.
— Не трогайте его! — что было сил закричала Кристина. — Он не виноват!
Она бросилась было наперерез вышибалам, но Вадим грубо сказал:
— Да не вяжись ты! Пошла подальше! Дура!
Кристина замерла на месте.
— Пойдем, пойдем. — Гриша ласково взял ее за плечи и вывел из туалета.
Только тут Кристина разрыдалась.
Она не помнила, кто привел ее обратно, кажется это была Лидия. Антона за столиком уже не было, Гриша остался с Вадимом внизу. Официанты вокруг сновали, обслуживая посетителей с таким видом, как будто не произошло ровным счетом ничего.
Все молчали. Затем Лидия сказала:
— Зеркало-то разбилось. Быть беде.
Ожидание длилось долго. Кристине казалось, что прошел час, а то и два, хотя на самом деле все заняло минут двадцать. Вадим умылся, по возможности привел себя в порядок, заплатил гигантский штраф и за зеркало, и за дебош — две тысячи долларов, и его отпустили с миром.
Больше праздновать никто не собирался, и все молча спустились вниз. Но, несмотря ни на что, Кристина все еще на что-то надеялась. Она проглотила и ревность, и обиду, постаралась забыть все, что он ей сказал. Он был слишком подавлен случившимся, его побили, вот он и сорвал зло на ней… Хотя это тоже было обидно.
Но оставалась надежда. Сейчас они с Вадимом поедут домой, и все будет хорошо, все станет, как раньше, и можно будет забыть и про Антона, и про Валерию, и про этот отвратительный день рождения.
Во всяком случае Кристина поклялась больше не справлять свой день рождения никогда в жизни и так и будет держаться этой клятвы до самой старости. Она надеялась на возвращение… Но на самом деле все вышло не так… Кристина обхватила голые колени руками и уткнулась в них лицом. Вчера она еще плакала, а сегодня было не до слез. Все, все кончено. Время остановилось. И дело было не в драке и не в разбитом зеркале, черт с ним, с зеркалом, черт с ними, с деньгами. Она сейчас не думала об этом. В памяти вставала другая картина: Вадим провожает Валерию к парадной, а у него на побитом лице застыло то выражение, которое раньше видела она одна.
Но теперь он так смотрит не на нее, а на другую. Мир рухнул.
Но вспоминалось не только это. Ведь были еще противные, казавшиеся липкими руки Антона, его голос, его прикосновения… И еще Кристина не могла забыть о том, что Антона привела она, Валерия. Она, она все испортила… Никогда в жизни никого на свете Кристина не ненавидела так, как сейчас ненавидела эту женщину. Все, все произошло из-за нее. Она привела Антона, из-за нее началась драка, на нее влюбленно смотрел Вадим.
И ничего нельзя исправить, ровным счетом ничего. Кристина подняла голову. Прямо перед ней на стуле валялось зеленое платье — то, которое купил ей Вадим и которому еще день назад, да что день, еще вчера вечером она так радовалась. Теперь даже вид этой ткани вызывал отвращение. Кристина поняла, что никогда в жизни больше не сможет надеть его — потому что оно будет всегда напоминать ей о самом страшном дне в ее жизни.
И только теперь, подумав о платье, Кристина разрыдалась.
— Христя, девочка, да что с тобой?
На пороге ее комнаты стояла бабушка. Кристина и не заметила, как она открыла дверь, а то бы попыталась сдержаться. В последнее время Антонина Станиславовна чувствовала себя значительно лучше и теперь, видно, уже давно встала и потихоньку что-то делала на кухне.
Кристина не могла ничего объяснять. Она только молча затрясла головой, рыжеватые длинные пряди упали на лицо, она закусила губу, но слезы текли сами и не могли остановиться.
— Христиночка, да что же случилось? — Бабушкам охнула и тяжело опустилась на стул.
Сквозь отчаяние прошла трезвая мысль: нельзя расстраивать бабушку. Кристина сделала усилие и постаралась улыбнуться.
— Ничего, бабушка. Ничего не случилось.
— Да как же ничего… Вчера я и не слышала, как вы пришли… Поздно уже было, а я таблетки приняла… А Вадик где? Я думала… Он проводил тебя? Даже если вы поссорились, мужчина обязан проводить девушку.
— Да, проводил, конечно. Все в порядке, — криво улыбаясь, сквозь слезы твердила Кристина.
— Значит, вы поссорились? — заключила Антонина Станиславовна. — Вспомни, может быть, ты в чем виновата?
— Я виновата? — Губы у Кристины задрожали, она бросилась лицом на подушку и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
— Христиночка, я оладьи испекла. Открыла варенье твое любимое, вишневое…
— Спасибо, я пока не хочу… — А что же ты платье-то так бросила? — Бабушка поднялась со стула и взяла в руки платье, — Смотри, какая интересная ткань. Совеем не мнется. И цвет тебе очень к лицу…
— Не надо мне его!
Бабушка выронила платье из рук, и оно с шуршанием упало на пол.
— Мне оно совсем не нравится. Ненавижу его! И было непонятно, кого или что она ненавидит — платье или человека, подарившего его.
— Да что с тобой? Неужели так серьезно поссорились?
Бабушка схватилась за сердце.
— Да не расстраивайся! Бабуля, не расстраивайся, пожалуйста! Просто, — Кристина, бросившись к бабушке, обняла ее и уткнулась лицом в ее теплое плечо, — просто, ну просто с ним ничего не получится у меня. Давай его забудем, как будто его нет. Жили же без него раньше. А платье это я выброшу.
— Да что ты, может, все образуется еще. Знаешь, как говорят: милые бранятся — только тешатся.
— Нет, бабушка, — прошептала Кристина. — И вообще, мы же договорились: его больше нет.
Сторонние наблюдатели
— Я не понимаю, почему мы должны играть роль сторонних наблюдателей? — возмущалась Пиновская. — Они скоро в Эрмитаже начнут свои разборки устраивать!
— Ну это вряд ли, — хмыкнул Дубинин. — Не тот культурный уровень. Пока. Вот когда это произойдет, можно будет считать, что наша четвертая — или как там считается? — власть достигла невиданных культурных высот.
— Я вижу, вы не патриот своего города, — вконец рассердилась Пиновская. — Тут перед вами крушат «Асторию», а вам хоть бы хны.
