Крылов, от меня. В. Г.»
– Не потеряй смотри, эта бумажка тебе не президентский указ… А будешь писать письмо, передавай привет всем родным.
Вниз Женя Крылов спускался куда уверенней, чем поднимался полчаса назад.
Человек трудной судьбы
Уже надев куртку и взявшись за ручку двери, Борис Благой услыхал настырный телефонный звонок.
– Нет в жизни счастья!.. – простонал он и схватил трубку. – Благой!..
Одно добро – второй аппарат он давно уже поставив в прихожей. Поскольку звонки вроде нынешнего – в самый момент выхода из дома, причём когда надо уже не то что идти, а натурально бежать, – заставали его далеко не впервые, и мчаться в уличной обуви назад в комнату…
Голос был женский, вроде бы незнакомый. Но нет бы ошибиться номером – всё по тому же закону стервозности спрашивали Бориса Дмитриевича.
– Я – Борис Дмитриевич, – отозвался Благой не очень дружелюбно. И через мгновение понял, что зря.
Звонила учительница сына, причём, видимо, непосредственно из учительской – Благой отчётливо слышал и другие громкие голоса.
– Да-да, очень приятно… – пробормотал он, с омерзением чувствуя, как превращается из известного на весь город журналиста-разоблачителя в самого заурядного обывателишку. Того самого, который «без бумажки ты какашка». Родителя непутёвого сына. Которому полагалось беседовать со школой не просто дружелюбно, а всячески подчёркивая рабскую от неё зависимость…
– С мамой я уже разговаривала, а теперь и с папой поговорю… – Благой неслышно вздохнул. Начало ничего хорошего не предвещало. «Скажи, скажи ему всё, что думаешь!» – услышал он другой голос в трубке. – Извините, у нас тут шумно… – вновь заговорила первая учительница. – Я бы не стала звонить, но мы сейчас Диму видим в окно. В классе его опять нет, а около школы – вот, прямо сейчас видим, пожалуйста, слоняется. Что будем делать, дорогой папаша?
Так хотелось послать их всех подальше, а вместе с ними и собственного сына, который накануне весь вечер вроде бы сидел при включенной настольной лампе и делал уроки. А может, только вид делал, а не уроки…
– Да? – всё-таки удивился Благой. И решил не выдавать своих сомнений врагам: – Он вчера готовил уроки, я сам проверял…
Ему хотелось крикнуть: «Всё! Ни минуты больше нет, и так уже опоздал, важная деловая встреча!» Ну действительно, тоже называется, педагоги. Чем любоваться на сына в окно и кляузничать домой, открыли бы форточку и рявкнули на троечника как следует… А вот ничего не поделаешь – приходилось тянуть дурацкий разговор, с тоской думая о потерянных минутах.
– Я знаю, вы человек очень занятой, мы ваши статьи даже в учительской обсуждаем, и я так надеялась, что ваш сын тоже… но вот и другие учителя говорят: с плохой компанией ходит… Знаете, они там все чего- нибудь курят… Просто чтобы вы понимали.
Благой наконец увидел шанс закруглить разговор и воспользовался им, постаравшись соединить в голосе отцовскую решимость и родительское заискивание перед школой:
– Очень хорошо, что вы позвонили, спасибо большое. Я разберусь, я обязательно с ним разберусь. Больше прогуливать Дима не будет, я вам обещаю.
Трубка водворилась на место. Борис Дмитриевич поспешно захлопнул за собой дверь (пока, тьфу- тьфу-тьфу, ещё кто-нибудь не позвонил…) и торопливо нажал кнопку вызова лифта. Время было уже, так сказать, в минусе…
Фирма, куда он спешил, называлась женским именем – «Инесса». Находилась она в конце Московского, где-то между самим проспектом и Варшавской улицей. Через весь город тащиться. Точнее, под городом, в метро, потому что у редакционной машины аккурат нынче утром полетел диск сцепления, а собственные «Жигули» Благого, облезлые от жизни на улице, не прошли техосмотр, и он боялся гаишников.
Уже несколько лет в транспорте его узнавали. С тех пор, как после серии громоподобных статей в «Петербургских ведомостях» его позвали в постоянные ведущие воскресной телевизионной передачи «Прошу к барьеру». Стоило ему войти в вагон метро, в трамвай, троллейбус, как он ощущал на себе чей- нибудь любопытный взгляд. Особенно если пассажиров было не слишком много. Иногда с ним даже здоровались, не скрывая улыбку – полузастенчивую, полусчастливую. И Благой представлял, как вечером эти люди воодушевлённо рассказывали домашним: «Сегодня еду в метро, а рядом – сам Борис Благой стоит». САМ…
В этот неудачливый день случившееся узнавание прошло по худшему варианту. Еще на эскалаторе к нему повернулся человек с узким, удивительно скучным лицом, типичный зануда.
– А ты, извиняюсь, Борис Благой, точно ведь? – осведомился зануда.
И хотя Благой постоянно твердил себе, что в таких случаях нельзя признаваться, а надо вежливо и настойчиво твердить что-нибудь типа: «Вы ошиблись, а кто это вообще такой?», в этот раз, занятый своими мыслями, он согласно кивнул. Зануда тут же к нему прилип, точно банный лист к заднице. Вошел следом в вагон, встал у дверей и принялся, стараясь перекричать шум движения, рассказывать бесконечную, как зубная боль, историю про то, как его «кинул» собственный брат.
Благой старался не вслушиваться. Но Зануда постоянно спрашивал: «Ведь точно?», и приходилось, изображая профессиональное внимание, поддакивать, с тоской мечтая о пересадке.
– Так ты всё скажешь там, по телевизору? – не отставал Зануда, когда Благой двинулся к двери. – Ведь точно?
– Скажу, скажу, – и Благой выскочил на платформу. Нет, всё-таки об энергетических вампирах пишут не только сплошной бред…
Его ждали. Молодой охранник в камуфляже дисциплинированно вскочил со стула, запихнул журнальчик с яркими обнажёнными дивами под газеты, лежавшие на подоконнике, и принялся внимательно вглядываться в журналистское удостоверение. У него самого на груди висел «бэдж», гласивший: ВЯЧЕСЛАВ… Разобрать фамилию Благой не успел. Вячеслав нажал на кнопку, и из соседних дверей появился охранник постарше, этакий шкаф, но зато в цивильном. Имидж несколько портила только застрявшая в зубах «беломорина».
– К шефу? – спросил он и тоже вежливо улыбнулся, а потом повел Бориса Благого на другой этаж. Здание было отделано по евростандарту: ровные белые стены, нарядные двери из алюминия и тонированного стекла, на полу – светло-голубые ковровые дорожки. И, естественно, всюду чистота, блеск и добротность. Благому случалось здесь бывать ещё во времена, когда эти помещения занимала администрация Авторемонтного завода, и цепкий глаз журналиста отметил контраст между днём минувшим и нынешним. Денег на ремонт «Инесса» явно не пожалела.
Благой вспомнил многочисленные подобные заведения, тоже начинавшие очень резво – и тоже, что характерно, с дорогостоящего ремонта. Кончалось всё пшиком. Посмотрим, как будет здесь…
В принципе, интервью было самым обыкновенным, каких Борис Благой за свою журналистскую жизнь сделал сотни. Хотя имелся один небольшой пунктик. Фирма, насколько ему было известно, делала определённый упор на благотворительность; Благой надеялся, что сумеет ненавязчиво вытрясти из Шлыгина кое-какие деньги в виде спонсорской помощи на свою воскресную передачу. Телевидение беднело,
