бандитский Петербург.
Ну да что же теперь поделаешь: поезд ушёл…
– Только не забудьте: лица быть не должно, – в последний раз напомнил операторам и режиссёру Благой. – Я ему слово дал!
Передача шла, как обычно, в живом эфире, и уже за час до её начала в студии номер два всё было готово – поставлен столик, два кресла к нему, воздвигнуты фанерные щиты, изображавшие стены. Операторы, примериваясь, подъезжали с камерами к столику и отъезжали. Наконец, Светочка, волнуясь, побежала к выходу за бандитом. Перед этим она раза три переспросила и Благого и режиссёра:
– Ну так как же мне всё-таки его называть?..
– Да как нормального человека, – отвечал Герман Степанович. – По имени-отчеству.
Бандит и в самом деле оказался совершенно нормальным молодым человеком. Трепещущая Светочка привела его в студию, и передача началась.
– Расскажите что-нибудь о семье. У вас ведь есть семья? – спросил Благой для затравки.
– Конечно, есть…
В первые минуты тихвинский авторитет держался немного деревянно, но умения разговорить собеседника перед камерой Благому было не занимать.
– Сын у вас подрастает, я слышал. Он учится?
– А как же… во втором классе, в лицее.
– То есть изучает языки, музыку, что там ещё..?
– Этикет, – подсказал бандит.
– Этикет, – повторил за ним Благой. – Стало быть, вы не хотите, чтобы он унаследовал вашу профессию?
– Да кто же захочет. Небось с головой дружим… У нас у всех дети учатся… кто в лицее, а кто постарше – и в Кембридже…
– То есть нельзя исключать, что дети ваших соратников станут интеллектуальной элитой страны?
– Ну, – с удовольствием согласился бандит. – Для того и стараемся.
Он постепенно разговорился и, когда Благой попросил его рассказать какой-нибудь случай из недавней практики, – поведал съёмочной бригаде и телезрителям историю про то, как их группа аккурат на этой неделе отыскала «Линкольн», угнанный злодеями пулковскими у очень хорошего человека. Крови, по счастью, не пролилось, но случилась короткая перестрелка, по ходу которой пулковские сразу наложили в штаны и вообще выглядели мокрыми курицами, а «Линкольн» был отбит и с торжеством доставлен владельцу.
– Значит, восстановили справедливость? – улыбнулся Благой.
– А то!.. Мужик этого «Линкольна» сам в Штатах выбирал, сюда пёр, растаможивал… У нас на весь город, может, две-три такие тачки и есть. А какой-то бай из Чуркестана про него узнаёт и себе заказывает, как в магазине? Не по понятиям…
– Но ведь это представительская машина, для миллиардеров?
– Да кому какое дело, если нравится и в лопатнике бабки шуршат…
– А ещё говорят, будто угнанные машины практически не находят!
– Так смотря кто и какие… Человек попросил, ну, мы немножко поспрашивали и нашли… Милиция – тыр-пыр, десять дыр… а мы – пожалуйста. И если ещё кто за ней сунется – не поймём, – добавил бандит с угрозой.
Пожалуй, это было то самое, о чем на всякий случай предупреждал Константинов: «Только не позволяйте им у вас в эфире разборки устраивать! Иначе сами наплачетесь…»
– У вас бывает отпуск? Где вы любите отдыхать? – спросил Благой. Разговор надо было срочно увести в сторону.
– Зимой на Канары смотался, а недавно в Индии побывал… Вот где белого человека уважают! – произнес Плечо с удовольствием. – И перестрелок нет… А если кто за «Линкольном» ещё полезет – тот сразу покойник!
– Он едва это сказал, та-акие звонки начались, мат сплошной! – Светочка во время передачи сидела на телефоне и, когда эфир кончился, а бандит был препровождён съёмочной бригадой до выхода, она сразу стала рассказывать. – Ужас, ужас какой-то!..
Девушка чуть не плакала.
– И что они вам такого страшного наговорили? – допытывался режиссёр. – Ну, например?.. Кроме мата?
– Ну, что всем нам ноги повыдёргивают… Это самое мягкое… Ой, мамочки, что же теперь будет-то…
– Это поговорка такая, Светочка, детская страшилка. – Со дня появления молоденькой редакторши на работе режиссёр Герман Степанович опекал её, как родную дочь. – Нужно знать фольклор своего народа. И, ради Бога, не бойтесь… А в целом получилось неплохо. – Режиссёр повернулся к Благому: – Настоящий разговор по душам, как бы с разных сторон барьера. Умеешь же ты, Боря, отыскивать людей!
В студии уже царил полумрак, сменивший ослепительное освещение, помощники режиссёра убирали антураж, выставленный для передачи, и они на минуту задержались в проходе, там, где массивные двери отделяли съёмочное пространство от внешнего мира.
Благой тоже был доволен. Хорошее настроение не покидало его до самого дома. Но только открыл дверь, как его встретила испуганная жена.
– Слава Богу, наконец-то!.. Я уже и не знала, что думать…
– А что такое? – удивился он.
– Позвонил какой-то мужчина, спросил тебя, я ему – мол, ещё с телевидения не вернулся…
– А он? – спросил Благой и ощутил нехорошее предчувствие.
– Он говорит, передай своему: Плечо домой не доехал, какому-то Юрану шею сломали… И если доктора его не поправят, они и с тобой разберутся… Господи, Боря, кто хоть это такие?..
Одно время, после нескольких громких убийств журналистов, Благой любил повторять: «Я знаю, я давно уже на мушке…» У него вправду имелись недоброжелатели, но испытать, что ощущает человек, действительно оказавшийся на мушке, судьба дала ему только теперь. Чувство полной беззащитности было ошеломляюще унизительным и по-настоящему страшным. Хотелось что-то немедленно делать, куда-то звонить, но куда?..
Борис Дмитриевич обвёл взглядом знакомую обстановку прихожей, и ему показалось, будто всё это неминуемо вот-вот исчезнет. Как же бренно и хрупко на самом деле было вроде бы прочно устоявшееся благополучие…
– Да ну, Настенька, что за чепуха, – услышал он свой собственный голос. – Нормальные отклики на передачу, мы ведь сегодня тихвинского уголовника показывали… Давай лучше обед грей, есть хочу. Да, а из школы больше не звонили?
– Н-нет, – начала успокаиваться жена. – Нет вроде бы…
– Ну вот и хорошо, – усмехнулся Благой. – Этих звонков я, честно говоря, гораздо больше боюсь.
Заходя иногда в Публичку, Борис Дмитриевич любил останавливаться в длинном коридоре на втором этаже у каталога журнальных статей. Там в ящике от «Бен» до «Бос» стояли карточки, на которых были написаны фамилия, имя и отчество его жены – Благая Анастасия Сергеевна. С каждым годом их становилось больше. Анастасия Сергеевна работала в Зоологическом институте на Стрелке Васильевского острова и писала статьи о хордовых рыбах. Как можно всю жизнь изучать рыб, а при этом даже в самую жару заходить в воду лишь по колено и ни разу не быть на море, Благой не понимал.
«Чтобы узнать, как варится борщ, не обязательно самому лазить в кастрюлю, – отвечала обычно жена на ухмылки Благого. – Если бы я изучала Юпитер или атомное ядро, ты бы меня и туда погнал?»
У неё был отец – известный профессор-ботаник, мать – учительница истории, да и сам Благой, между прочим, тоже был не в поле обсевок…
А сын! «Мне в твоём возрасте всё было интересно!» – время от времени прорывало Бориса Дмитриевича. Как-то он прочёл наследнику полную страсти лекцию о развитии человеческого разума, о цели и смысле существования мыслящей материи, о том, как она получает знания от Вселенной… Ему казалось, он тактично и незаметно подвёл тринадцатилетнего парня к необходимости эти знания приобретать уже с
