третью ложечку сахара и отмахнулся:
– Да нас там небось сразу куда-нибудь в такую тьмутаракань запичужат… куда местный Макар антилоп не гонял, а вертолёт в полгода раз по великому обещанию прилетает. Пока письмо доползёт, я сам быстрее приеду. Ты смотри тут, на чужих мужиков не очень глазей!
Кира подумала о том, что через шесть или сколько там месяцев вполне может встретить его, что называется, в интересненьком положении. А задержится, так и с пополнением. Мысль об этом грела сердце и вместе с тем заставляла трезво оценивать вещи. Кира знала нескольких матерей-одиночек, чьи нехитрые истории были трогательно похожи одна на другую. И тоже, как правило, начиналось всё весьма романтично. Кира прислушалась к себе и поняла, что ни о чём не жалеет. Может быть, до поры. Смотреть, как ЕЁ МУЖЧИНА уписывает бутерброд с сыром, было сущее наслаждение.
А он дожевал и сообщил ей – сурово, как о решённом:
– Вот приеду – и сразу в загс. Ясно?
Кира вздрогнула, помолчала и тихо ответила:
– Ты не зарекайся…
Костя воздел палец – сейчас что-то покажу, упадёшь! – и запустил руку во внутренний карман курточки:
– Закрой глаза…
Кира послушно закрыла. Он цепко взял её за правую кисть, и на безымянный палец безо всякого предупреждения скользнул прохладный металлический ободок. Кирины ресницы взлетели сами собой: в зрачках отразилось новенькое обручальное кольцо. Костя торжественно протягивал ей второе и подставлял палец:
– Пам, пам, па пам-пам пам пам пам, па-па-па-папам…
У неё неизвестно почему спёрло дыхание и на глаза навернулись слезы, она попыталась подхватить импровизированный марш Мендельсона, но голоса не было. Она смогла только по вечному женскому обыкновению разреветься, уткнувшись лицом ему в грудь. Слезы были горькими и сладкими одновременно.
– Ты моё прибереги пока, – деловито велел Костя. – Хорош я буду, если не ровен час негры сопрут.
Кто-то из его товарищей должен был подъехать за ним на машине. Кира видела с балкона, как он садился в серые «Жигули». Когда машина тронулась, она помахала ему на прощание. Он уже не мог видеть её движения, но всё-таки помахал в ответ. Кира навсегда запомнила его руку, высунутую над крышей автомобиля.
«Густав Беккер» размеренно тикал на комоде, отсчитывая мгновения вечности.
Была осень, двадцать седьмое октября. Кира ехала по эскалатору «Парка Победы», поднимаясь наверх. Утро этого дня выдалось погожее и солнечное, хотя и холодное, но часов в двенадцать повалил снег, а под вечер на улицы даже выгнали специальную технику – разгребать метровые заносы. Кирины коллеги обсудили погоду и сообща вспомнили, что такие снежные шквалы регулярно случались в Ленинграде где-то под ноябрьские праздники, плюс-минус неделя, и ещё около первого мая, когда на тополях вылезают здоровенные листья и всем уже кажется, что установилось тепло. Кира переминалась с ноги на ногу, шевеля пальцами в промокших туфлях. Выходя из дому, она одевалась с расчётом на золотую осень, а в результате еле допрыгала по сугробам до «Василеостровской», и было не особенно ясно, как теперь бежать сначала к Жуковым, а после домой. При мысли о том, чтобы выскакивать из относительно тёплого метро обратно под снегопад, внутри что-то сжималось. Ну да ничего, сказала она себе. Не в первый раз. Или, может, всё-таки завернуть сначала домой, захватить зимние сапожки для Стаськи?.. Нет, не стоит, а то потом будет совсем уже поздно. Добежит и в суконных, в которых с утра отправилась в школу. Всего-то три остановки. Ну там, шерстяные носочки ещё одни у Нины возьмём.
Кира посмотрела вперёд, на приближавшийся верхний вестибюль станции, и невольно улыбнулась. На кого ей действительно повезло в жизни, так это на друзей. Вот и сегодня, выяснив, что задерживается, она позвонила Нине, и та с готовностью отправилась забирать Стаську из школы. Наверное, первоклашка уже и уроки все сделала, сидит мультфильм смотрит по телевизору. Или дяде Валере помогает что-то паять…
Костя в самом деле прислал из Луанды открытку с видом гостиницы «Нгола». Письмо, опущенное прямо в аэропорту, содержало всего несколько слов: целую, люблю, извини за поспешность, бегу, зовут в вертолёт… Больше известий от него не было. Никаких.
Кольцо, которое он ей подарил, она надевала только дома по вечерам, оставаясь одна. Он велел носить, но она не решалась. Неизбежные изменения в её фигуре сослуживцы и друзья встретили с большим пониманием – не девочка, в конце концов, имеет право, и вообще давно бы пора. Но вот обручальное кольцо при полном отсутствии мужа выглядело в лучшем случае глупо. Кира, никогда не любившая программу «Время», повадилась смотреть международную хронику и особенно всё касавшееся Африки. Мало ли, вдруг покажут советских специалистов, работающих в братской стране. Не показали. Только передали однажды, что СССР заключил договор о дружбе и сотрудничестве ещё с одним государством молодой демократии – Республикой Серебряный Берег, избравшей социалистический путь. Показали и чернокожего лидера освободительного движения, недавно ставшего президентом. Доктор Йоханнес Лепето хорошо говорил о выборе своего народа, о больницах и школах, о будущем процветании. Кира нашла Серебряный Берег на карте; в старом атласе стояло ещё колониальное название – Котдаржан.
На третий день своего декретного отпуска она разыскала в телефоннике Институт геодезии и даже сняла было трубку, собираясь звонить, но передумала. Почему-то она с детства не особенно доверяла телефонам, предпочитая личные встречи. Стоял март; она закуталась в старое бесформенное пальто- балахон и отправилась на улицу Салтыкова-Щедрина. К этому району она всегда относилась с некоторым подозрением, ибо в тех местах находилась злосчастная тёти-Фирина коммуналка, а значит, и вокруг добра ждать не следовало. Чепуха, конечно, но что поделаешь. Она ехала и заранее накачивала себя, настраиваясь на самое скверное. «Ну разумеется, – скажут ей там, – ангольская экспедиция давно возвратилась. Кто, Иванов? Костя?.. Да он сразу к невесте поехал, а что? Вы, гражданочка, вообще-то кто ему будете?» Она даже убедила себя, что воспримет эту новость спокойно. И правда, кто она ему? Никто. И претензий никаких, Боже упаси, предъявлять не намерена. Идти от метро оказалось неожиданно далеко, на самый угол Суворовского, но Кира бодро дошагала по хорошо посыпанной улице. Она не знала, к кому обратиться, и на всякий случай пошла в отдел кадров.
Сколько она себя помнила, женщины-кадровички всегда были маленькими злющими бабами, несгибаемыми, прокуренными и горластыми. Здешняя исключения не составила – этакая Анка-пулемётчица, изрядно постаревшая, но по-прежнему стоившая иного десантного взвода. Она едва повернула голову на Кирино робкое «Извините, пожалуйста, а работает ли у вас..?», оторвавшее её от каких-то государственных дел, но, услышав имя и фамилию, вдруг выпорхнула из-за стола и по-матерински обняла Киру за плечи, усаживая на стульчик, а потом заорала на юную машинистку, ведя принести воды, и тут-то Кира заподозрила, что гипотетическая невеста была далеко не худшим несчастьем, которое могло приключиться. «Трагический случай… – расслышала она словно сквозь вату. – Бандиты из УНИТА… ангольские товарищи только через несколько дней… как герои… сложности с транспортом… никого в живых не… жара… дикие звери… пришлось хоронить прямо на месте…» Кира послушно выпила воду, плескавшуюся в беленькой чашке, и тупо спросила: «Почему же по телевизору..?» – «А потому, девочка, что это политика, – перешла на „ты“ кадровичка. – Комсомолка, наверное, должна понимать. Ты же знаешь, какая там обстановка?» Кира только кивнула, держа чашку обеими руками. Конечно, она понимала насчёт обстановки. И вообще, мало ли что там Костя с товарищами наносили на свои карты. Вон в Афганистане небось тоже всё детские сады строят и лекарства местному населению раздают, а похоронки в семьи приходят. Кира отказалась от валидола и заверила Анку-пулемётчицу, что чувствует себя хорошо.
Она в самом деле благополучно доплелась до метро, путешествуя от одной заледенелой лавочки до другой и подолгу отдыхая на каждой. У неё стоял перед глазами перевёрнутый и горящий геодезический грузовик и Костя с пистолетом, отстреливающийся из-за колеса. Да. А потом жара и дикие звери. Ещё не родившаяся дочурка толкалась и безобразничала в животе: сказка была слишком страшной, маленькое существо ни в какую не желало слушать подобного. Кира открыла рот и стала глубоко дышать, сосредоточившись на сосульках, свисавших с карниза дома напротив. Сосульки сияли и переливались на ярком мартовском солнце. «Ребёнка, если вдруг без меня, назовёшь Станиславом, – велел Костя. – Во-
