самую что ни есть бытовую оплошность сотрудников. Что-то вроде вовремя не выключенного кипятильника… Однако Иван, услышавший о пожаре далеко не из выпуска новостей, знал.
Телевизионщики врали. В интересах дела, конечно… Как всегда…
На этот день у Маши в лаборатории был назначен стратегический опыт по изучению свойств пространства и времени. Что-то там такое собирались в мартышкин хвост закрутить с помощью лазеров и магнитного поля. Не то, наоборот, раскрутить…
Иван, без звука отпущенный генералом, прилетел назад в Питер через три часа после катастрофы, и его худшие опасения подтвердились. Профессор Звягинцев отыскался в больнице. С гипсом на левой ноге. А вот Маши в числе тех, кто выскочил из здания сам или был вытащен пожарными, не обнаружилось.
Лаборатория, где проводили безобидный – согласно замыслу – эксперимент, выглядела сущим Чернобылем. Тяжеленные стальные шкафы на другом конце обширного зала были раскиданы, точно обувные коробки. А трое сотрудников, хлопотавших в тот момент непосредственно возле установки, так и не были найдены. Ни среди живых, ни среди мёртвых.
Только жирные хлопья сажи гроздьями свешивались с потолка…
Часть первая
Один день Ивана Степановича
Сундук мертвеца
– Ну, Господи, благослови! – Перекрестясь, Натаха сбросила полусапожки от Армани, тяжело вздохнула и, ловко наворачивая портянки, переобулась в кирзовые «прохаря» – великоватые, грязные донельзя. Теперь сменить кожаную куртку на замызганный ватник, прикрыть модную стрижку шапчонкой- петушком, натянуть замшевые, на меху, перчатки – и всё по железке, готовность ноль. Большой стройностью Натаха не отличалась, а потому, поёрзав на автомобильном сиденье и согнувшись- разогнувшись несколько раз, изрядно запыхалась.
Почему «боевое» снаряжение нельзя было стирать и почему переодевались всегда в машине, а не, например, дома, – Натаха и её спутники, наверное, не взялись бы ответить. Должно быть, первый раз всё состоялось стихийно, а потом стало традицией, нарушать которую они уже не решались. Люди, занимающиеся делом принципиально непредсказуемым и зачастую опасным, почти все весьма суеверны. Бытие определяет…
Серый, сидевший на водительском месте, деловито обездвиживал «мерседес» – малтилок, грабли на педали, кочергу на руль, карточку антиразбоя на грудь, поближе к сердцу. Потом тоже принялся переодеваться. Делать это, не вылезая из-за баранки, было ещё неудобнее, чем на заднем сиденье.
– Надо было всё же тебе священный долг-то исполнить. – Юркан, сидевший сзади, рядом с Натахой, уже завершил облачение и теперь, ухмыляясь, наблюдал, как Серый неловко натягивает общевойсковые, болотного колера защитные бахилы. – Не вертелся бы сейчас как уж на сковородке. В непобедимой ведь как? Не умеешь – научим, не хочешь – заставим…
Это тоже была семейная шутка, традиционно произносимая при каждых сборах «на дело». Лет двадцать назад Юркан избавил кореша Сергуню от армии. Путём инсценировки нападения. С печальным результатом в виде сотрясения мозгов, якобы перешедшего в «УО» – умственную отсталость; в те благословенные времена медики наивно считали, будто недоумки армии не нужны. Самого «нападавшего» стукнуть по кумполу было некому, и он вскоре загремел прямым ходом в Афган. Где заработал вначале гепатит, а потом душманскую пулю. От всего этого теперь плохо гнулась рука и нутро не принимало ни вина, ни пива – только водочки, да и то по чуть-чуть. Вот такие воспоминания.
– Всё! Зер гут, камараден! – выдал Серый ещё одну ритуальную фразу. Справился наконец с бахилами и натянул старую, неимоверно грязную курточку-болонью. – Выходим, господа!
Вылезли, взяли из багажника сумки и под вяканье принявшего стражу «Клиффорда» двинулись проходным двором на соседнюю улицу. Был пятый час вечера, самое подходящее время. Люди возвращались с работы, малышню вели по домам, бомжи ещё промышляли вдали от берлог… Никто не помешает.
Вскоре они подошли к большому четырехэтажному дому, сразу видно, расселённому, – с улицы он был заколочен.
– Лево руля. – Серый, ходивший сюда на разведку, уверенно свернул за угол во двор, и они увидели свисающую на одной петле дверь некогда чёрного, а в советские времена самого что ни есть парадного входа. – Медам, месье, прошу!
Всё было как всегда. Изнутри густо тянуло зловонием. Постарались кошки, бомжи и случайные, скорбные животами прохожие.
– Никакой сознательности в народе… – раздражённо бормотал Юркан, первым поднимавшийся по загаженной лестнице. Он внимательно смотрел под ноги, стараясь ни во что не ступить. Юмор ситуации состоял в том, что им самим, если всё пойдёт хорошо, предстояло покинуть это здание лишь через несколько часов. А это значило, что в миазмы разорённого дома вольётся и их скромная лепта.
Между тем когда-то, при жизни, дом был вправду очень славным. Даже в старой части города не всюду встретишь подъезды, сплошь выложенные рельефными изразцами, и эти изразцы за сто лет не утратили ни блеска, ни красок, подобранных с изяществом и художественным вкусом. Вился с плитки на плитку совершенно живой плющ, сквозь густые листья синел заброшенный пруд, в таинственном полумраке расцветали золотые и белые лилии…
Хоть отколупывай и к себе в квартиру тащи.
Натаха по-хозяйски осматривалась по сторонам:
– Однако хороший дом, почти не разбомбленный,16 так, падальщики17 поковырялись…
– Дай-то Боженька, чтобы без «синего фона», – проворчал Юркан.
– Типун тебе на язык! – Натаха сразу остановилась и проворно поплевала через левое плечо. – Тьфу, тьфу, тьфу!
– Ты, Юрка, накаркаешь. – Серый зачем-то выключил фонарь и сказал с нарочитой бодростью, словно объясняя кому-то: – Мы честные чердачники, не могилы роем…
И не двинулся с места, пока жадно, в две затяжки, не выкурил затрещавшую сигарету.
Воистину профессиональный фольклор ещё ждёт своих Колумбов от филологии. Может, когда-нибудь и дождётся. Начали же у нас с грехом пополам изучать воровской эпос, подвели теоретическую базу под детские страшилки о Чёрной Руке… Так вот, на любом заводе, где есть хоть одна мало-мальски серьёзная печь, вам непременно расскажут, как однажды сломался манипулятор, шурующий в этой самой печи, и, ухватив за шкирку, поволок в пламя рабочего. Люди, лазающие под землю, поведают про Горбатого каменотёса и «дедушку шубина» (именно так, с маленькой буквы), устраивающего завалы. Ну а «синий фон» – это бич Божий профессиональных кладоискателей. Кто видел его – утверждает, будто это такое свечение ярко-синего или голубого тона. Вот только видевших и способных позже что-либо утверждать очень немного, ибо встреча с «фоном» обычно заканчивается гибелью или умопомешательством. Потому как вызывает он панический страх, предвещает всевозможные беды и даже может выдернуть все кости, оставляя от человека бесформенную кровавую груду. «Ведьмин студень» братьев Стругацких, но не где-то «у них там», а здесь у нас в России, в Питере, и, если подумать, все соглашаются, что дыма без огня не бывает…
…На чердак вела лестница с обломанными ступенями. Первым по ним вскарабкался Серый. Он поднялся легко, без напряжения: не зря (даром что головкой ударенный) занимался когда-то самбо и «работал по камээсу».18 Следом влезла Натаха – именно влезла,
