«Вот это вонища!», – восхитился Скудин, вбегая в тускло освещённый подъезд. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед обшарпанной, украшенной подозрительными пятнами дверью. Дверь эта от сотворения мира не знала краски и кисточки, зато на соответствующей высоте красовался характерный потёк, липко продолжавшийся на полу. И вообще чувствовалось, что усилия губернатора по расселению коммуналок не скоро ещё достигнут окончательной цели. Резиновый коврик у порога был вытерт до дыр, кнопки звонков гроздьями висели на проводах, и к ним страшно было притрагиваться. Каждой кнопке соответствовали разномастные, вкривь и вкось сделанные подписи. Фамилии у гриновских соседей были одна к одной. Писукины, Калогрёбовы, Вшегоняловы… и ещё легион точно таких же. Случайный человек призадумается, стоит ли подходить близко к подобной двери и уж тем более в неё звонить. Скудин случайным человеком не был. Он хорошо знал, куда шёл. Он надавил первую же кнопку и не дрогнул, когда голые провода ответили фонтанчиком электрических брызг. Где-то наверху еле слышно заурчал сервомотор видеокамеры, потом щёлкнули, отпираясь, электромагнитные замки, и массивная, идеально закамуфлированная бронедверь отворилась.
– Здравствуйте, Иван Степанович.
На пороге застыла стройная, распутноглазая девица, при взгляде на которую Скудин почему-то вспомнил инфернальную горничную из «Мастера и Маргариты». На той, как известно, не было ничего, кроме кокетливого кружевного фартучка, белой наколки и золотых туфелек. Гриновская девица была одета, но одета по принципу «более чем нагая». Скудин уже видел её однажды, и звали девку… Ванда? Хелена? Брунхильда? Матильда? Колетта-Полетта-Жанетта-Жоржетта-Мариэтта?.. По мнению Скудина, радость от подобных подружек-однодневок была более чем сомнительная. «И ещё за Виринеей ухлёстывает, стервец…»
– Меня Бригиттой зовут, – девица закрыла дверь, обворожительно улыбнулась и, оставляя за собой в воздухе волну тонкого благоухания, повела Ивана в недра квартиры. – Пожалуйте в малую гостиную, Евгений Додикович сейчас будут.
Никаких соседей, да ещё с указанными выше фамилиями, в этой квартире, естественно, не наблюдалось. Всеми её квадратными километрами Евгений Додикович повелевали единолично.
Скудин равнодушно прошагал по узорчатому паркету, изрядно-таки на нём наследив: его ботинки, пострадавшие от Ритиного потопа, так и не успели просохнуть. Наконец Бригитта распахнула перед ним последнюю дверь, и «сундук мертвеца» со стуком встал на пол в небольшой (по местным масштабам) комнате, выдержанной в стиле постперестроечного ренессанса. Тотальный евроремонт, немецкие стеклопакеты, французские жалюзи, японская электроника и, естественно, итальянская мебель. На стене – портрет хозяина дома во весь рост, маслом, по полной боевой. В «афганке», с «абаканом» в руках, на фоне горящего американского танка «М-66».
– Располагайтесь, Иван Степанович. – Бригитта, словно заправская стюардесса, указала Ивану на кресло, но в это время дверь снова раскрылась, и в гостиной появился Гринберг. Во рту он держал трёхдолларовую сигару «Корона коронас», какую обычно курят биржевики.
– Салют, командир. Э, а с руками у тебя что?..
На руках у Кудеяра красовались повязки, сообща намотанные Ритой и Клавой. Аккуратные белые бинты успели вымокнуть и запачкаться. Иван отмахнулся:
– Да так…
Гринберг допытываться не стал.
– Чай, кофе, пожрать?
Всё верно, какая может быть война на голодный, желудок.
– Потом, Жень, потом. – Скудин безо всяких объяснений кивнул ему на чемодан. – Убери. Подальше. И собирайся в бой.
– Надо будет, позовёте… – Бригитта сразу заторопилась, опустила глаза и деликатно вышла из комнаты. Сразу видно, не дура. Меньше знаешь – лучше спишь.
– Банк взял, командир?.. – Гринберг взялся за чемодан и крякнул от неожиданной тяжести. Со спины он напоминал замученного реформами учителя или врача – низкорослый, тщедушный, в неброском, старомодного покроя костюмчике. Да только внешность обманчива, и это касалось как самого Гринберга, так и его одежды. Зря ли по телефону ему было велено «снаряжаться»! Задрипанный с виду костюмчик на самом деле гордо именовался «БЖ-СН», сиречь бронекостюм скрытого ношения, защищающий от пистолетных пуль и осколков гранат. А сам Гринберг… Внимательный наблюдатель вскоре разглядел бы в плюгавом «учителе-враче» и особую жилистую стать, и экономную грацию движений, а в речи уловил спокойную артикуляцию, проистекающую из душевного равновесия и осознания собственной силы. Академического вида еврейчик мастерски стрелял из всего, что было способно худо-бедно стрелять, был жесток в рукопашном бою и мог с двадцати шагов загнать гвоздь-двухсотку противнику в лоб.
За стеной между тем мягко, на грани инфрачастот, затворилась дверь сейфа, послышались шаги, и снова появился Гринберг. Одетый ещё и в бронекуртку с прочными вкладышами от злодейских пуль и ударов.
– Командир, взять чего-нибудь? – Последовал неопределённый взмах руки в глубину квартиры. Там, как Скудину было отлично известно, таился секретный арсенал, чуть ли не «Спрингфилд» и «Пикатинни»,33 вместе взятые. – Калибром этак на девять?..
– Не надо, – мотнул головой Скудин. – Вирус с Монохордом, наверное, уже всё уладили. Только нас ждут.
– Ясно. – Грин вжикнул молнией и повернулся к двери, в голосе его появились властные нотки. – Бригитта, ты где? – И, едва та явилась на зов, повелел: – Закажи ужин на квартет, что-нибудь из кавказской кухни, уж будь добра. Только не звони в «Сулико», я тебя умоляю… – И, повернувшись к Скудину, пояснил: – У них, чтоб им, в прошлый раз базартма ни к чёрту была. Петрушки напихали вместо киндзы…
…Натахин дом найти оказалось нетрудно. У крайнего подъезда царила невесёлая суета.
– «Случилось страшное», – вполголоса прокомментировал Скудин.
Действительно – случилось. В мартовской тьме слепили маячками глаза уже ненужные «скорые»: единственная, подхватившая ещё живую жертву бандитов, давно укатила, остальные ждали неизвестно чего. Пыхтели жёлтые «УАЗы», доставившие милицию, начальственно загородил проезд микроавтобус с грозной надписью «Дежурный ГУВД»… Сновали стражи порядка, равнодушно покуривали парамедики, чуть в сторонке толпились, перешептывались полуночные собачники – как же, бесплатная развлекуха!
– Резали? – стыдясь, ужасаясь и вожделея, спрашивал кто-то. – Или стреляли?..
Разнокалиберные барбосы скулили, чуя смерть, и робко прижимались к хозяйским ногам, но на них не обращали внимания.
– Генриетта Карловна, вы только посмотрите, ещё одного тащат. Уже четвёртого, я считала…
Воздух отдавал бедой, ядовитым бензиновым выхлопом и папиросным дымом, в теплоцентре дрались и приглушённо орали коты, лица у ментов были вытянувшиеся, недовольные. Они на своём веку видали и не такое, но – подарочек, блин, да ещё в предпраздничный вечер! Пять жмуров – и потерпевшая в глубокой отключке. Притом что ни свидетелей, ни следов, то есть заведомый глухарь. Да ещё жмуры, прямо скажем, такие, что невольно просится мысль насчёт пресловутой «Белой стрелы»34… И всё это на ночь глядя, когда нормальные люди, раскупорив пиво, сидят перед ящиком с интересной программой…
Монохорда с Мутантом, они же Килатый и Вирус, и прочая, и прочая, среди всей этой суеты не наблюдалось. Сделали дело и благоразумно отвалили в сторонку. Не маленькие. Скудин огляделся и потянул Гринберга к соседнему дому; из подъезда с самым скучающим видом возникли тайные виновники торжества. Борис и Глеб. Святые угодники. Как сказал совсем по другому поводу один добрый знакомый авторов этих строк – «незачем вам даже знать, что такие люди вообще есть…»
– Привет, славяне.
– Привет, – отозвался Глеб Буров, он же Вирус, он же Шкаф, он же Гибрид, он же Мутант. Телосложением он напоминал самого Кудеяра, но, в отличие от него, внешностью обладал удивительно мирной, домашней. Не заподозришь, что способен хоть муху обидеть. Между тем эту самую муху он мог сплющить ударом кулака. Да не на стенке, если вы об этом подумали, и даже не ногой на стекле, как Оливье Грюнер в кино, – а прямо в воздухе, на лету.
