напоминает мучную пищу, ради бога, молю вас, не клюйте этого бобового зернышка!
— Ничего ты не смыслишь, — горячится фазан. — Философ Янь-цзы был воплощением смирения и скромности, а протянул каких-нибудь тридцать лет. Бо И и Шу Ци со своим смирением и скромностью подохли с голоду в горах Шоуян. Чжан Цзыфан, уйдя на покой и отказавшись от злаков, последовал за Чисунцзы в царство теней. Грош цена смиренью и скромности. Пища — вот истинный владыка всего! Вспомни Вэньшу[308]... У реки Хутохэ, после того как довелось ему поесть вволю ячменной каши, он стал императором возрожденного Китая. Хань Синь, когда он еще влачил нищенское существование, тоже уплетал холодную кашу, которую ему приносила простая прачка. А ведь он стал великим предводителем ханьских полков! Кто знает, может, и мне суждено стать великим, если я съем это бобовое зернышко!
— Будете ли вы великим, скушав это бобовое зернышко, — это скажу я! — все еще не унималась фазаночка. — Боюсь, не пришлось бы вам навсегда покинуть зеленые горы... Сдается мне, что повелитель загробного мира прочит вас первым на должность смотрителя в царстве мертвых. Ради бога, не отвергайте моей мольбы! Стоит перечитать писания древних, как сразу станет видно, сколько людей разорилось или погибло из-за своего большого упрямства. В глубокой древности упрямец циньский Ши-хуан не послушал совета своего старшего сына Фусу, а через сорок лет, при его преемнике Эрши, возмутились народные сердца, и династия Цинь безвозвратно потеряла страну. Молодой правитель княжества Чу, который из упрямства не внял добрым советам Фань Цзэна[309], погубил восемь тысяч воинов, а сам бежал и со стыда перерезал себе горло. Упрямый Хуэй-ван отверг мудрые наставления Цюй Юаня и в результате попал в западню у Циньской заставы Угуань, где и расстался с душой. Право же, «стыдно птице, поющей над рекой, окончить жизнь свою в брюхе у рыбы». Вот и вы можете преждевременно погибнуть от чьей-либо руки, если будете слишком упрямы.
А фазан ей:
— Ведь не каждого же, кто склюет бобовое зернышко, постигает смерть! Из тех же древних книг ясно видно, что все с именами на букву «Т»[310] жили долго и занимали высокие посты. Так, в глубокой древности Небесный царь Тянь-хуан прожил восемнадцать тысяч лет, а мудрый Тай-хао Фуси с великой славой правил в течение пятнадцати поколений. Ханьский Тай-цзу и танский Тай-цзун[311] в период войн и смут сделались родоначальниками новых династий. Из множества злаков бобы — самые лучшие, а ведь их название на нашем языке тоже начинается на букву «Т»... Цзян Тайгун целых восемьдесят лет прожил в бедности и все же достиг в конце концов богатства. Гениальный поэт Ли Тайбо воспарил на ките в небеса. Звезда Севера Тхэылсон — царица среди звезд. Весьма возможно, что, съев с аппетитом это бобовое зернышко, и я проживу такие же долгие годы, как Тайгун, вознесусь на небо, как Ли Тайбо, или стану правителем Звезды Севера — Тхэылсон!
Итак, фазаночка настойчиво и бесстрашно уговаривала муженька.
Посмотрим же, как поступил фазан.
Вот распустил он веером хвост из двенадцати перьев и, весело потряхивая головой, направился к бобовому зернышку. Вот, слегка покачиваясь, подошел он к нему вплотную и с размаху долбанул его своим клювом-полумесяцем. И в то же мгновенье над головой фазана раздался какой-то звук, и он дважды перекувырнулся, весь вздрагивая и трепеща крылышками.
Так случилось когда-то с Чжан Цзыфаном: метя в Циньского Ши-хуана, он попал не в ту колесницу...
Фазаночка вскрикнула:
— Неужели же он не предвидел такого конца? Вот они, мужчины! Покоряясь воле женщин, пускают состояние по ветру; совершенно не слушая их — гибнут сами.
Распустив обе косы, каталась она по земле на холмах и низинах, скребла землю ногами, вырывая траву, колотила себя в грудь, горько рыдала и убивалась о погибшем супруге.
Девять сыновей фазана и двенадцать его дочерей, вся родня и все друзья, скорбя, оплакивали его. Плач их был слышен во всех пустынных, безлюдных горах, среди голых деревьев.
— Еще тоскливей звучат теперь для меня, среди безлюдных гор, при лунном свете, унылые стенанья кукушки, — горестно промолвила фазаночка. — Читала я в «Зерцале всеобщем»: «Терпкое лекарство щиплет язык, но свойства его целебны; правдивая речь режет ухо, но она полезна для жизни». Разве случилась бы такая беда, если бы муженек меня слушал!.. Ох, как больно, как тягостно мне... А до чего же хорошо мы жили! Но к чему теперь об этом вспоминать!
Неутешно рыдала фазаночка. Потоки ее слез постепенно превращались в целое озеро, тяжкие вздохи рождали ветер. Внутри у нее все горело.
— Как же мне быть? Как теперь быть?
Между тем попавший в капкан фазан, слыша такие речи супруги, не стерпел и крикнул:
— Ах ты, вздорное существо! Ну, чего расшумелась? Кто идет в лес, зная заранее, что непременно угодит тигру в лапы! А не проверишь сперва на собственном опыте — можно упустить благоприятный случай... Смерти без причины не бывает. Говорят, люди, щупая пульс, узнают, жив человек или мертв. Пощупай же пульс и мне, уж не умираю ли я?
И фазаночка отвечает:
— Пульс желудка не бьется... Пульс печени затихает... Пульс подъема ноги исчезает. А сердечный пульс падает, падает... Ох! Упрямство — вот наш враг!
— С пульсом, значит, плохо. А как глаза? Целы ли у меня зрачки? — спрашивает фазан.
Вздохнула фазаночка и принялась разглядывать глаза муженька.
— Теперь всему конец! Зрачок одного глаза с рассветом покинул вас, зрачок другого вот-вот отправится в путь: свертывает вещи в зеленый платок, закуривает трубку, обматывает в дорогу ноги. Эх, и горька же ты, моя судьба! Почему так часто умирают у меня мужья? Нашла одного — сокол унес, нашла другого — гончая утащила, третий подвернулся — но не прожил со мною и дня, как его подстрелил охотник. Обрела я наконец вот этого мужа, и дружно зажили мы с ним. Народилось у нас девять сыновей и двенадцать дочерей. А муженек, не успев поженить сыновей да выдать замуж дочерей, непременно захотел отведать бобового зернышка и угодил в капкан. Да, правду говорят: «Рот да брюхо — наши враги!» Никаких надежд больше нет, расстаемся навеки... Или тяготеет надо мной злой рок? Неужели сулил он мне постоянно терять мужей? Жестока моя доля. И как же мне жаль моего муженька! Разве от старости, от болезни он умер? Разве заранее отмечен был печатью смерти? Или только дух упрямства довел его до могилы? Как, о, как вернуть ему теперь жизнь? Кто без него поженит наших сыновей, выдаст замуж дочерей? Кто будет растить того, который еще пребывает в моем чреве? Перед нашим жильем из трав, в широком поле среди дремучего леса посадили мы траву-столетник в надежде, что все свои сто лет она проживет вместе с нами. Но увы! Прошло каких-то три года, а она уже превратилась в траву вечной разлуки. Где и когда найду я себе другого такого мужа?.. О яблоневый цвет на белопесчаном берегу взморья! Не жалей, что ты отцветаешь. Придет весна, и ты распустишься вновь. А мой муженек, однажды покинув мир, уже никогда не вернется назад! Горькая, горькая я вдовушка!
Слушая ее жалобный плач, фазан слегка приоткрыл смеженные веки и молвил:
— Не убивайся так сильно! Это моя вина, что взял я тебя трижды вдовую... Не трать лишних слов, мертвого к жизни все равно не вернуть. Ты меня больше не увидишь. Но если уж очень захочется тебе взглянуть еще раз на своего муженька, ступай утром, после завтрака, вслед за хозяином капкана. Ведь потом скорее всего буду я висеть на рынке в Кымчхоне, или в Чончжу, или в Чхончжу. А может, упрячут меня в кладовую губернатора, военачальника или градоправителя, положат вместе с другими дарами; могут подать к столу военного сановника, или невеста поднесет меня в виде свадебного подарка свекрови. Во всяком случае, не придется тебе меня увидеть... Будь же и после моей смерти вдовою, верной покойному мужу! Не плачь, моя фазаночка, не плачь! Чувствую — уже тает у меня все внутри, немеют чувства...
Пытаясь вырваться из капкана, фазан напрягает последние силы. Вот оттолкнулся ногами, вот потянулся всем телом, извивается, корчится... Но нет избавленья! Только хлопьями летят перья.
В это время появился хозяин капкана по имени Тхак, одетый по-зимнему, в белоснежной беличьей шапке.
Он еще издали приметил, что в ловушку попался фазан, быстро подошел, опираясь на палку, и
